Хью Уолпол - Над тёмной площадью

Во всяком случае, именно таким он был в ту первую нашу встречу, то есть в начале ее, пока не случилась беда.

Нет, не думаю, что в тот момент, когда семейка Борласов появилась на горизонте, кому-нибудь из нас сама Судьба шепнула на ухо: «А вот и конец вашему счастью». Нет, никто из нас ничего подобного не услышал, но если бы услышал, то это была бы истинная правда.

Что касается Борласов, то во всей Англии нельзя было найти более тривиальной семейной группы. Опишу их: сам Борлас — с жирным загривком, огромным пузом и толстыми икрами, обтянутыми грубыми чулками розово-коричневого цвета; леди Борлас — полная, маленькая женщина, которая напоминала суетливую курицу, выискивающую на земле зернышки. Одета она была слишком шикарно и безвкусно и увешана невероятным количеством бриллиантов, — это при ее-то маленьком росте! Она славилась своими бриллиантами. Дочь их была крупная, нескладная девушка; она носила очки и говорила глубоким басом, хохотала, как мужчина, и проявляла повышенный интерес ко всему, что говорил ей собеседник. Однако ее выдавали глаза, неподвижные и пустые за стеклами очков, и становилось ясно, что она никогда никого не слушает и не слышит ни единого слова из того, что ей говорят. У нее была навязчивая идея (и у ее родителей тоже), что все представители мужского пола, а также мамаши всех представителей мужского пола гоняются за ней из-за ее денег.

В действительности же, по моему мнению, совершенно никто за ней не гонялся, и оттого она, бедняжка, бывала вздорной и нелюдимой, это несчастное, одинокое создание.

Так или иначе, они наконец пожаловали — леди Борлас, семенившая осторожными шажками между двумя дюжими членами семьи, шедшими по обоим бокам ее наподобие телохранителей, оберегавших ее от грабежа и насилия. В руке она держала лорнет и на ходу то и дело приостанавливалась, разглядывая перед собой дорожку.

Я не пожалел времени, описывая семью Борласов, потому что они будут играть немаловажную роль в развитии дальнейших событий. Расскажу, что же произошло в тот день под вечер. Это займет совсем немного времени.

Четко помню, как будто это было вчера, мгновенную перемену в Осмунде при появлении Борласов.

Назвать его поведение ребячеством было бы неправильным. Его лицо, которое за секунду до этого было таким открытым, веселым, красивым и полным обаяния, вдруг сделалось недовольным, злым и неприятным. Кто не знает, что бывают люди, которые просто не способны вести себя прилично в компании, которая им не по душе, и, как бы милы они ни были, мы по большей части стараемся избегать их из-за возможных неловких ситуаций, связанных с их присутствием. Так в этот раз было и с Осмундом. Гарри, Хелен Кэмерон и я не могли не встретиться. Мы почувствовали себя взрослыми, взявшими с собой в гости ребенка, который не умеет себя вести и, того и гляди, набедокурит. Только Борласы ничего не замечали. Они вели себя так, словно облагодетельствовали нас своим появлением, с удовольствием уплетали сандвичи с огурцами и, похоже, считали, что все должны радоваться их присутствию.

Скандал разразился для них неожиданно, словно из кустов вдруг высунул свою нахальную рожицу лесной бог Пан. Во всяком случае, именно таковой была реакция леди Борлас. А случилось вот что: леди Борлас завела речь о своих служанках. Голос у нее был тонкий и пронзительный, и говорила она повелительным, холодным тоном; слова срывались с ее губ, словно ледышки, которые, позвякивая, падают в сосуд с водой. Манеру эту она, без сомнения, усвоила в юности в воспитавшей ее семье, увы, не такой уж благородной, как хотелось бы. Она рассуждала о прислуге так, будто они были кучкой дикарок, доставленных в Англию в ее личное услужение откуда-нибудь из Центральной Африки.

— В конце концов, — заявила она, — то, что они тупые, не новость, но их идиотизм…

Осмунд вскочил. Он возвышался над нами этакой колонной в шесть футов с лишним.

— «Идиотизм! Идиотизм!» Да разве это не то, что присуще именно вам? Только потому, что у вас есть деньги, вы считаете себя лучше всех других! Да они стоят тысяч таких, как вы! Клянусь, вы самое бесполезнейшее существо на свете. Вы и ваш муж только обременяете эту землю. Для всех было бы лучше, если бы вы оказались под ней! Я пробыл здесь всего месяц, но дня не проходило, чтобы я не слышал о вашем чванстве, безделье и невежестве… Проклятие! Прошу прощения, Карден. Я повел себя как свинья. Очень сожалею. Пожалуй, я пойду…

Вот примерно как все было. Я только знаю, что после всех прожитых мною лет этот взрыв несдержанной ярости и нетерпимости, обуявший тогда Осмунда, до сих пор вспоминается мне как стихийное бедствие — словно в тот миг раскололось небо и метнуло к нашим ногам грозную черную молнию.

Итак, Осмунд немедленно нас покинул, больше не сказав ни слова. В бешенстве он огромными шагами пересек газон и был таков. Надо ли говорить, что чаепитие на траве на том и закончилось. У меня перед глазами все еще стоят полинявшие лица Борласов с застывшим на них изумлением. Было такое впечатление, будто кто-то здорово прошелся мокрой тряпкой по их физиономиям и весь их фасон куда-то исчез. Хелен не проронила ни слова.

Я встретил Осмунда на следующий день на берегу моря. Он был удручен, смущен и раскаивался в своем поступке. Мол, вел себя как настоящий хам, верно? Я сказал, что согласен. Карден зол на него? Да, подтвердил я, Карден зол. Надо бы зайти к нему и получить заслуженную взбучку, сказал Осмунд. Он хорошо относился к Кардену и готов был принять от него любое самое беспощадное порицание. Я высказал мысль, что было бы неплохо написать леди Борлас письмо с извинениями. Но об этом Осмунд и слышать не хотел. По отношению к Борласам он не совершил совершенно никакого преступления, — давным-давно собирался сказать им в лицо, что о них думает. Вот только плохо то, что сделал это в саду у Гарри Кардена, так сказать под крышей его гостеприимного дома, и, кроме того, в присутствии меня и мисс Кэмерон. Что же делать, так вышло. Надо признать, характер у него адский. Всегда такой был, с детства, и за всю свою жизнь он так и не научился сдерживаться. От людей типа Борласов его просто тошнит. Но передо мной он виноват и прекрасно меня поймет, если я не пожелаю больше с ним беседовать.

Мне он нравился. Я не мог этому противиться. Если бы вам случилось знать его в ту пору, уверен, вы тоже невольно расположились бы к нему.

К моему удивлению, Осмунд тогда проникся ко мне особой симпатией, и вскоре мы стали очень часто видеться. Я подметил в нем три особенности. Первая: при том, что в целом это был милый, приятный, веселый человек, — он был подвержен внезапным приступам ярости, которые случались с ним ни с того ни с сего. Вторая его особенность: он был поэт и тонкий ценитель красоты в любой ее форме — в природе, в искусстве, в музыке, в литературе, в человеке — во всем, и в тот период его жизни любовь к красоте воплотилась для него в образе обожаемой им Хелен Кэмерон. И третья: как уже говорил мне Карден, он водил странную дружбу с людьми ниже его по происхождению и по воспитанию. Прошло немного времени с тех пор, как мы с Осмундом сблизились, и я познакомился с одним из таких его дружков. Звали его Чарли Буллер. Это был небольшого роста, крепкий, симпатичный парень, с приятным лицом, здоровым румянцем и добродушными морщинками вокруг глаз. Любимым занятием Буллера были веселые проделки. Его знали как шутника и бедокура. Других интересов у него, кажется, не было. Я не удивился бы, узнав, что в свое время Буллер отсидел в тюрьме. Он был скрытен и по поводу своего прошлого не распространялся, как, впрочем, и по поводу своего настоящего. Словом, компания для Осмунда совсем не подходящая. Но и сам Осмунд, если рассудить, хоть и джентльмен по всем статьям, был явно авантюрист. Никому ничего не было известно о его прошлом. Даже Хелен Кэмерон представления не имела, есть ли у него родственники, служил ли он в армии, на какие средства существовал.