Грэйм Дэвидсон - Седьмая пещера Кумрана

Психологические травмы заживают годами. Чудовищные образы насильственной смерти преследуют очевидцев до конца дней. Следующие несколько недель отец с дочерью удивлялись, сколько повседневных запахов, которые они редко замечали, возрождает болезненные воспоминания о жуткой вони горящей человеческой плоти.

Пересказывая взрыв на заправке, Донна всегда упоминала о потрескивающем юристе, который лежал у горящих останков былого символа успеха и предмета гордости. Слушатели всегда приходили в ужас — и возбуждение. Но Донна никогда не описывала запах. Его она упорно пыталась забыть.

— Наверное, ты очень гордишься дочерью, — сказала Анна, когда они убирали со стола. — Но ты ведь беспокоился, когда она взяла и кинулась в огонь.

Рубен подумал, как объяснить Анне, что с детства учил Донну приходить на помощь любому, другу или врагу, потому и не стал вмешиваться, хотя она рисковала жизнью. Когда огонь потушили, пожарные сказали, что им повезло. Оказывается, бензобак «форда» мог взорваться от жара горящих покрышек.

Он честно ответил Анне:

— Если бы с Донной что-то случилось, я бы опустел. Во мне погасла бы искра жизни. Она пришла после Джейн, когда я уже почти оставил надежды. Рождение Донны — лучшее, что с нами произошло за всю жизнь. Она многое взяла от матери, она — живая связь с ней, форма бессмертия.

Заметив, что Анна упомянула о дуэте Лорела и Харди, Рубен нашел уместным спросить, знала ли она, кто они.

— Да. Я же предупреждала тебя, — удивилась в ответ Анна. — Им приказали убедить тебя вернуть манускрипт Q Израилю. Они бы преследовали вас с Донной несколько дней, чтобы напугать и сломить тебя.

— Так я и думал.

— А вы спасли им жизнь. Ты поступил великодушно. Вряд ли я позаботилась бы об агенте, который сидит у меня на хвосте, или о своих недоброжелателях.

— Христиане должны любить тех, кто причиняет им зло, даже рисковать жизнью ради них… хотя мы с Донной тогда об этом не думали. Мы просто сделали то, что сделал бы на нашем месте любой.

Рубен набрался смелости и задал главный вопрос:

— Что же дальше? Или ты не знаешь?

— Несчастный случай только произошел. Пока не знаю. Когда узнаю, скажу. Но думаю, ты хочешь либо оставить Q в Новой Зеландии, либо отдать его Израилю. Ты колеблешься… Прости, я собиралась молчать о манускрипте. Обещание надо держать… Но ты сам спросил.

Слова Анны доказывали, что ее боссы подслушали разговор Рубена с Ричардом, и она все знала.

— Да, я действительно спросил, и не возражаю против разговоров о Q, раз твои хозяева не прекращают на меня давить.

— Ладно. Я не знаю, что они предпримут дальше, но догадываюсь. За тобой установят слежку, чтобы узнать, где ты прячешь манускрипт, а я буду уговаривать тебя отдать его Израилю. Хорошо бы ты меня послушал.

— Хорошо ли? — засомневался Рубен. Старания агентов не пропали даром. Он боялся. Но также злился и укреплялся в намерении ни за что не отдавать манускрипт хозяевам Анны.

— Конечно. Тогда он не будет стоять между нами. Я переведусь в Веллингтон, к тебе. Я уже спросила о рабочей визе. С моими знаниями меня возьмут.

Рубен в душе поморщился от грубой попытки эмоционального шантажа. Если он хочет остаться с Анной, ему придется отдать Q. Но все-таки не стоило выдавать ей, что он чувствует.

— Обязательно возьмут. Двадцать пять лет назад у нас почти не было экономистов. Теперь они повсюду. Они — как арахис. Чем их в стране больше, тем больше мы в них нуждаемся. Другой вопрос, хорошо ли это, особенно при том, что они редко соглашаются друг с другом, — с лукавым блеском в глазах заявил Рубен.

Анна рассмеялась и попеняла ему за излишнюю строгость к экономистам. Они замолчали. Анна размышляла, что бы еще сказать. Надо действовать осторожно.

— Прости, что спрашиваю. Как бы так выразиться… Ты не любишь евреев?

— Нет. Вроде нет, — нахмурился Рубен в замешательстве.

— Некоторые христиане винят евреев в смерти Иисуса. В Америке фильм Мела Гибсона «Страсти Христовы» еще больше настроил людей против евреев… А ты, — она запнулась, решая, договаривать ли до конца, — ты не захотел меня той ночью, и мне кажется потому, что уже знал — я еврейка.

— С чего ты взяла?

— Ты очень по-доброму ко мне относился, но где-то глубоко в душе недолюбливал. Может, потому, что у меня мать еврейка, мое тело внушило тебе отвращение.

Рубен не мог ответить на ее вопрос. Первой мыслью было, что Анна вновь пытается им манипулировать, только теперь ставит на расизм. Все равно что спросить мужа, прекратил ли он избивать жену. Правильного ответа нет. Если Рубен заверит Анну, что не имеет отношения к антисемитизму, придется доказывать свои слова, а значит, отдавать манускрипт или в качестве прелюдии спать с нею. С другой стороны, если он признается, что в основном не согласен с сионистской философией, то автоматически перейдет в разряд откровенных расистов, нуждающихся в спасении — а начать можно с выдачи манускрипта.

— Будь я евреем, — осторожно проговорил Рубен, — я бы лучше понимал антиеврейские чувства, которые прячутся в потемках стольких человеческих душ.

Если говорить по справедливости, Анна, предположив в Рубене неосознанного антисемита, просто сделала естественный вывод для представительницы этнической группы, служившей козлом отпущения во многих сложных ситуациях прошлого. Рубен как-то читал, что даже александрийских евреев времен Филона преследовали местные египтяне — за верность Риму.

Естественно, александрийские евреи I века чувствовали себя так, словно им вогнали нож в спину, когда римляне вынудили их устанавливать статуи императора в синагогах. Указ противоречил первой из десяти иудейских заповедей — не поклоняться никакому другому богу, кроме иудейского. А теперь их преследовали друзья-римляне, заставляя оказывать почтение божественному императору.

Документы того времени свидетельствуют, что Филон отправился в Рим в 39 году нашей эры, в качестве главы делегации евреев, чтобы просить императора Гая Калигулу убрать статуи из синагог.

Рубен еще поеживался, хоть отопление работало на полную мощность. Неистребимый образ зажаренного юриста и ужас, который испытает вдова, узнав, какая смерть настигла мужа, изводили его с тех пор, как он сел за руль, чтобы ехать в Веллингтон.

Отвечая Анне, Рубен надеялся отвлечься от трагедии, посттравматического шока и разгадывания планов ее хозяев. Он поставил кружку и взглянул ей в глаза. Лучший выход — сказать правду.

— Это не так, Анна. Я хотел тебя той ночью. Да, я подозревал, что ты еврейка, но мне было все равно. Просто мы слишком рано стали близки. Мне надо знать, что между нами любовь, а не жажда секса. Иначе дело не пойдет…