Джон Гришем - Партнер

-Нет.

Стук в дверь заставил Патрика опять опустить плечи. В комнату вошел Карл Хаски - без сопровождения, без судейской мантии, в рубашке, галстуке и очках, сползших на самый кончик носа. Из-за седых волос и морщин вокруг глаз он, сорокавосьмилетний мужчина, казался пожилым и мудрым.

Когда Хаски протянул руку, Патрик посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся.

- Рад видеть тебя, Патрик, - тепло сказал судья, пожимая звякнувшую наручниками руку.

Хаски хотелось наклониться и обнять старого приятеля, однако, скованный юридическим протоколом, он ограничился сердечным рукопожатием.

- Как поживаешь, Карл?

- Отлично. А ты?

- Бывали времена и получше, но сейчас мне приятно вновь встретиться с тобой. Даже при таких обстоятельствах.

- Благодарю. Я и представить себе не могу...

- Я сильно изменился, не так ли?

- Еще как. Не уверен, что узнал бы тебя на улице.

Патрик улыбнулся.

Подобно немногим людям, кто еще хранил в душе дружеские чувства к Патрику Лэнигану, Хаски чувствовал себя преданным, но все же для него было большим облегчением узнать, что этот человек остался жив. Обвинение в умышленном убийстве глубоко взволновало Хаски. Развод и гражданские иски еще куда ни шло, но убийство...

Связанный с обвиняемым узами дружбы, он не мог председательствовать на процессе Лэнигана. Хаски планировал заняться предварительным следствием, а потом, задолго до принятия каких-либо решений, отойти в сторону. Об истории их взаимоотношений давно ходили слухи.

- Полагаю, ты заявишь, что не признаешь себя виновным, - сказал Хаски.

- Совершенно верно.

- Тогда все ограничится первым слушанием. Выпустить под залог я тебя не смогу, поскольку речь идет об умышленном убийстве.

- Понимаю, Карл.

- Слушание не займет и десяти минут.

- Мне уже приходилось бывать здесь. Сейчас буду сидеть на другом стуле, только и всего.

Двенадцать лет работы судьей не ожесточили Хаски. Он до сих пор испытывал сочувствие к людям, совершившим даже самые тяжкие преступления. У него был особый дар видеть страдания этих несчастных. Осознание собственной вины жгло их огнем. Хаски послал за решетку сотни обвиняемых, которые, предоставь судьба им шанс, вышли бы из зала и никогда больше не преступили бы закона. Ему хотелось помочь им, протянуть руку, простить.

А сейчас перед ним был Патрик. Его чести с трудом удавалось сдерживать слезы. Старый друг - со скованными руками, одетый в клоунский наряд, с закрытыми глазами и изменившимся лицом, нервный, измученный и перепуганный. Хорошо бы привести его домой, как следует накормить, дать отдохнуть и помочь вернуться к нормальной жизни.

Опустившись рядом с Патриком на колени, Хаски сказал:

- Знаешь, я не могу участвовать в твоем деле, не могу по совершенно очевидным причинам. Сейчас я займусь вопросами предварительного следствия: хочу быть уверенным в том, что тебе обеспечена защита. Я по-прежнему твой друг. Можешь рассчитывать на меня. - Он осторожно дотронулся до колена Патрика, боясь потревожить свежую рану.

- Спасибо, Карл. - Патрик прикусил губу.

Хаски хотелось увидеть его глаза, но из-за темных очков Лэнигана это было невозможно. Поднявшись, судья направился к двери.

- Сегодня все будет обычным порядком, - обратился он к Сэнди.

- Народу там много? - спросил его Патрик.

- Да. Друзья и враги. Все там.

Он вышел.

В богатой истории побережья было немало известных убийц и других преступников, поэтому переполненные залы судов давно никого не удивляли. Но такого скопления людей на первом слушании дела не помнил никто.

Прибывшие раньше всех представители прессы заняли лучшие места. Поскольку Миссисипи оставался одним из немногих штатов, где торжество здравого смысла простиралось так далеко, что в зал суда было запрещено проходить с фото-, теле- и видеоаппаратурой, журналистам оставалось только сидеть и слушать, а затем излагать увиденное и услышанное. Для этого требовалось быть настоящими профессионалами своего дела - задача, к которой большинство оказались явно не готовыми.

Каждое громкое дело привлекало массу народу: клерков и секретарш из разных кабинетов, скучающих помощников юристов, вышедших на пенсию полисменов, местных законников - они шатались по коридорам, пили дармовой кофе, сплетничали, совали нос в сделки с недвижимостью, ожидали последнего слова судьи - словом, делали что угодно, лишь бы не сидеть на своих рабочих местах. Слушание дела Патрика Лэнигана собрало их всех.

Чарлз Боген и Дуг Витрано сидели рядом, приложив все силы для того, чтобы оказаться как можно ближе к первому ряду. Проклятые репортеришки опередили их, заняв места напротив стола ответчика. Оба хотели наблюдать за выражением его лица, видеть его глаза, громко шептать угрозы и скабрезности. Однако пришлось довольствоваться пятым рядом, где они и ожидали момента, который, по их представлениям, уже никогда не наступит.

Третий партнер, Джимми Хаварек, стоял у задней стены и спокойно разговаривал с помощником шерифа. Он не обращал внимания на взгляды знакомых, большинство которых - юристы - в глубине души были довольны тем, что деньги пропали и фирма потеряла былое величие. В конце концов, речь шла о самом большом гонораре, заработанном юридической фирмой в истории штата. Что ж, ревность - вполне естественное человеческое чувство. Он ненавидел их всех, как ненавидел и каждого зрителя, сидевшего в зале.

Стервятники, слетевшиеся в ожидании падали.

Сын ловца креветок, Хаварек был толстым, грубым человеком, убежденным в собственной исключительности. Пять минут наедине с Патриком - и уж он-то наверняка получит назад свои денежки.

Четвертый партнер, Итэн Рэпли, находился дома, как обычно, в кабинете под самой крышей, корпя над очередным дурацким прошением. О суде он узнает завтра из газет.

Присутствовали в зале и несколько старых приятелей Патрика, пришедших выразить ему поддержку. Бегство и свобода были невысказанной мечтой многих юристов, обреченных на прозябание в крошечном городке, где честолюбивые помысли не имели шансов воплотиться в жизнь. Патрик по крайней мере имел мужество погнаться за мечтой. Именно потому и пошел на убийство.

Поздно прибывший Лэнс стоял в углу. Он уже прошелся по зданию, оценивая на глазок меры безопасности. Смотрелось, на его взгляд, все довольно впечатляюще. Вопрос заключался в том, смогут ли полицейские на протяжении долгого процесса добросовестно охранять обвиняемого.

Пришло немало знакомых - людей, с которыми Патрик почти не общался, но которые вдруг возомнили себя его ближайшими друзьями. Многих он никогда в жизни не видел, однако это не останавливало их от досужих рассуждений относительно того или иного его поступка. Объявились новые друзья и у Труди: к ней то и дело подходили незнакомцы, чтобы выразить свое негодование по поводу поступка подонка, разбившего ее сердце и решившего бросить милую Эшли Николь, Движение среди судебных чиновников привлекло всеобщее внимание. Зал стих.