Ирина Боур - Слёзы Рублёвки

— У тебя за границей есть концы какие в полиции? — неожиданно спросил он.

Виктор задумался. В полиции? Нет, пожалуй. Если не считать штрафов, что он иногда оплачивал, когда на немецком автобане его 'пеленговала' вспышка фотокамеры. Но превышение скорости — неподходящий повод, чтобы завести знакомства с полицейскими.

Разве что Наталью спросить?

— Значит, нет, — констатировал Тихон. — И через журналюг действовать ни к чему. Звона, конечно, получится много… Но нам-то именно процессуальные действия нужны… Чтобы не канули бумахки в яму выгребную…

В общем, так, — продолжил он ещё через полминуты. — У банкира твоего под Мюнхеном бывшая жена живет. Ненавидит его люто. Но сама в драку не кинется. Даже защищать его будет. Потому как на полном от него пансионе живёт.

А вот если полиция у неё эти бумахки найдет… Не все, но самые преспективные…

Так и сказал: 'преспективные'.

— Да чтобы она ещё от них отнекивалась да открещивалась… Да мужика своего защищала, хотя и известно об их трениях…

В общем, Витька, сумма с тебя будет в сорок тысяч. Причём фунтов. Причём фунтами. Заедет на них в Германию один человечек… Хороший. Ваххабит, умаровец. Ох, давно я хотел… ну ладно, замнём. Да и всего остального тебе знать не надо. Просто возьмёт немецкая полиция двух паков. Прямо на квартире старушки. А среди награбленного случайно окажутся интересные русские бумажки. А уж будут за них вербовать твоего приятеля или ход им дадут в рамках борьбы с терроризмом — то нам неважно. Есть внимательные люди, проследят и за тем, и за тем…

Тихон откинулся на спину.

— Кстати, — произнес он, жмурясь. — Ты Наталье своей рассказываешь ле?

'Ле' — это было его фирменным. Вместо частицы 'ли'. Любил этот во многом таинственный, даже для своего прежнего близкого друга Серебрякова, человек играть простого казачка Тишку. Ох, любил!..

— В смысле? — напрягся Виктор.

— Ну, о делах своих, о бизнесе…

— Что я, идиот? Не больше, чем любому гражданскому. Разве что прочёл ей лекцию про историю производства, да пару баек отраслевых рассказал…

О том, что только что хотел поспрашивать у неё относительно выходов на германскую полицию, счёл за лучшее не говорить.

— Вот и не расслабляйся, — посоветовал Тихон, всё так же отстранённо жмурясь. — И про наши здешние темы — даже и думать забудь. Чтобы блеском глаз себя не выдать…

— Ты, Тишка, меру-то знай, — пожестчал Серебряков. — Это мои личные дела, никого не касаются!

— Оказалось, касаются, — пробормотал казак, окончательно впадая в дрёму. — Наташка твоя, оказывается, в лепших подружках у Лариски ходит. Новой жены твоего Владимирского. Много лет. Приблуда она, Наташка эта. Засланная.

И на Серебрякова в упор глянули светлые, стальные глаза…

Х-12

— Витя, здравствуй!

— Привет! — после паузы глухо бухнуло в трубке.

Настя внутренне подобралась.

— Прости, что беспокою, — ах, как хотелось спросить: 'Ты не один'! — У меня к тебе просьба… очень большая.

Лёгкая пауза на том конце.

— Слушаю тебя… — да что он, прямо Штирлиц при разговоре с Кэт при Мюллере!

Короткая злость помогла справиться с волнением.

— Витя, не мог бы ты пару-тройку дней провести у нас в доме? — Чёрт, как бы намёком не прозвучало! — Понимаешь, у меня очень необходимая командировка в Петербург. Не мог бы ты… Ну, на это время посмотреть за нашим Максимкой? Нянечка, конечно, будет, но… Я всё же беспокоюсь. Родительский глаз нужен, сам понимаешь…

* * *

12.

Трубку брать не хотелось. Вот не хотелось и всё! Звонок отвлёк от главного.

От мыслей о Вите.

Точнее, о том, что сказал Антон.

Что ей надо объявить мужу войну. Войну за освобождение себя из-под его власти.

И победить.

Ничего себе, психотерапевт! Это она, значит, с ним договаривалась о возвращении мужа и сохранении семьи! Ничего себе развернул… Особенно, если вспомнить, как в самом начале просил не рубить с плеча и первым делом вообще выкинуть из головы ту шлюшку.

Правда, дальше он говорил про 'превращение войны гражданской в войну империалистическую'. У кого это было, у Ленина, что ли? Там, правда, кажется, наоборот…

Но, в общем, приказ-указ-совет-рецепт доктора заключался в осуществлении нового поворота в борьбе за Витю.

Как это сделать, Настя плохо представляла. Понятно вроде бы всё: 'Поднимитесь сами' — ещё б сказал, 'с колен'. 'Выдерните себя за волосы' — ага, Мюнхгаузеном ей ещё не приходилось бывать! 'Станьте нужной и важной окружающим'. 'Завоюйте людей и увидите, как они это оценят!' Да уж, эта стерва оценит, пожалуй!

Это было даже приятно — сидя в кресле с ногами, придумывать возражения на слова Антона. Она знала, верила уже, пожалуй, что он снова окажется прав. Но возражать было интересно — она словно возвращалась при этом в себя прежнюю. В ту, которая управляла не только собой и горничной, но и большим коллективом. В том числе мужиками, этими… м-м…

Вот ведь беда! Знаем ведь, кто они такие и какие они в этом своём 'кто'. В большинстве похожие на… на собственные половые украшения. Нелепо приспособленные, большую часть времени не функционирующие, и уж прямо скажем, не сильно эстетичные. И озабоченные только тем, как не упасть… скажем, в грязь лицом. Но при всей этой озабоченности способные к… хи-хи… удовлетворительной работе только под аккуратным и чутким женским руководством.

Вот, Настька, и стала ты феминисткой, подумала она весело. Как там это в интернете приводили формулировки наиболее агрессивных представительниц этого течения: vaginal american — американская женщина. А мужчина — potential rapist, потенциальный насильник.

Ей даже захотелось отыскать в сети тот блог — там масса забавного было, как она помнила. Этот термин — 'потенциальный насильник' — был введен какими-то лихими студентками, которые расклеили в аудиториях списки под таким заголовком, включив в них всех преподавателей и студентов.

Ещё там прелесть была с разницей между чрезмерным зрительным контактом и недостаточным зрительным контактом. Впрочем, для мужиков и то, и другое было плохо: insufficient eye contact являлся оскорбительной формой сексуального приставания, когда мужчина избегает смотреть на женщину, чем лишает её уверенности в себе. А excessive eye contact был тоже оскорбительной формой сексуального приставания, потому что тоже лишал женщину уверенности. Словом, куда ни кинь — всё клин! Всё, что может рассматриваться, как мужское внимание к противоположному полу, может трактоваться как сексуальное преследование.

Настя, хихикая — надо девкам показать, пусть посмеются тоже — как раз и зарядила яндекс на поиски этого материала, когда заиграл мобильник.

Она глянула на экранчик. Сэнди. Вот только её не хватало! Хотя… как раз сейчас её можно будет быстро утешить при очередном рассказе про очередную потерю. Зачитать права американских феминисток, пусть воспримет, как надо относиться к мужикам.