Андрей Хазарин - Товар для Слона

— И по-прежнему зверствует?

— Фигушки! Ему Игоревич пообещал, что если хоть один лист испортит, то будет сам перечерчивать. Сдался — старенький стал, нет прежней силы духа. Только ноет, что теперь ГОСТы никому не нужны…

— Бедняга. Страдалец.

— Слышишь, Аська, так ты и вправду в брачной конторе работаешь?

— Ну да…

— И номер телефона домашнего тот же?

— А что?

— Да надо бы Зоське мужика найти.

— Ну пусть мне на работу позвонит. Найдем какого-нибудь завалященького.

Я продиктовала номер телефона. Естественно, контактный.

— Тома, а что ж это за фирма такая богатая? Которая вас так щедро наняла? Как называется?

— Этот… как его… Который всех содержит…

— Любовник? Спонсор?

— Нет… Не любовник и не спонсор… Вспомнила — "Меценат"!

— О-о, фирма знаменитая…

— Не знаю, знаменитая или нет, но богатая.

На том и расстались. Томка ушла радовать семейство полными сумками. Я через другой выход — к себе в контору. По дороге заметила, что к дерущимся уже почти все взрослое мужское население рынка присоединилось. И ещё увидела, как к этой свалке свернули с улицы Тельмана две милицейские машины.

Значит, фирма "Меценат" собирается строить новый суперкомплекс — рынок и зона отдыха. Интересное кино! Ведь "Меценат" — это Арсланов, весь город знает… кроме Томки. Выходит, расширяет деятельность. Вовлекает в свой бизнес новые городские районы… Еще бы, Кленовая роща — отличное место для нового рынка. Вся Новоалексеевка там два раза в день проезжает. На Каганове возле станции метро "Звездная" такой базар расцвел, куда там Вознесенскому. И тут будет не хуже. А цены на рынках держат арслановские люди…

Оч-чень интересная цепочка! Пожалуй, поинтересней, чем мысли о моем гражданском состоянии. Главное, сейчас нужнее.

Названье-то какое выбрал — "Меценат". Следующая фирма, наверное, будет "Благодетель". А там, глядишь, и вообще "Спаситель" — чего мелочиться!

С утра пораньше, не добравшись даже до законного койко-места, я отловил доктора Гущина и начал клянчить у него выход на вышеупомянутого школьного друга Леньку Айсберга, несправедливо сокращенного из автодорожного института. Сочинил жалостную историю про своего приятеля, у которого пацан третий семестр не может сдать зачет какому-то доценту Школьнику. Может, этот Ленька с этим доцентом знаком, может, замолвит словечко, посодействует и все такое прочее.

Гущин хмыкнул и сказал, что если этот Школьник другу Леньке друг, то с такой просьбой лучше не соваться: не те люди, идеалисты, считают, что раз они чему-то учат, то эти олухи должны учиться, а не добывать зачет по блату. Если же этот доцент Леньке не друг, значит, он шкура, взяточник или просто непорядочный человек, и Ленька не станет даже телефон об него марать.

Я поскреб в затылке, но все же набрался наглости и начал хныкать, что я-то не шкура, что человек я в целом порядочный, и единственное, о чем прошу — отрекомендовать меня в этом смысле господину Айсбергу и попросить уделить пять минут. А дальше, мол, мое дело.

Гущин по своему обычаю посопел в рыжие усы, буркнул, что нечего его укачивать, как слона, в конце концов, он нам всем врач, а не нянька, потом вздохнул и сказал, что после обхода попробует позвонить и если что, то поканючит в психотерапевтических целях.

Золотые они все-таки мужики, эти самые "не те люди, идеалисты".

Я прилетела в Димкино отделение со всей скоростью, какую позволили развить разлюбезные каблуки. И сумка, кстати, тоже. Все это шампанское, шоколадки и прочие презенты оказались в совокупности достаточно тяжелы. А доставить-то все равно надо. И именно сегодня с утра — под последние процедуры. В общем, доволокла.

Да плюс ещё новость с "Меценатом". Внутренний голос твердил, что любые сведения, имеющие отношение к Арсланову, надо передавать Колесникову со всей возможной скоростью. Пусть уж господин Мегрэ сам решает, важные они или не очень. Мое дело — вызнать и доложить.

Поднялась в отделение, подошла к обычно закрытой двери палаты… Только сегодня все было не как обычно. И дверь настежь, и в палате, обычно тихой и уютной, народу тьма, как в метро. Белых халатов — штук двадцать. Это господа студенты. Да преподаватель, да завотделением, да завкафедрой… И, по-моему, кто-то из соседей — то ли хирурги, то ли терапевты. Все на одного моего бедного Димку. Берут интервью с пристрастием — и что чувствует, и где болит, и как болит, и чем лечили…

Минут десять расспрашивали — я уже по коридору бегать устала. Ну, думаю, сейчас выйдут. Как же! Вместо того, чтобы дать человеку спокойно доболеть последний день, начинают выслушивать, общупывать и ногу смотреть… Ага, поэтому тут, значит, хирурги. А господа студенты пользоваться фонендоскопом умеют плохо, чтобы не сказать не умеют совсем.

Примерно через полчаса я уже и сумку на стульчик поставила, и сама на соседний присела — дело затягивалось. Дима давал показания голосом, уставшим от страданий: его отлично было слышно — низкий бархатный рокот… И перепуганные тенорочки студентов. Они хоть и взрослые мужчины, но акселерация их уже не затронула — как на подбор, мелкие, щуплые какие-то… Не то что мои однокурсники.

Я вспомнила свой курс: один к одному, как ретрансляционные вышки. Тоже тощие, но длинные. И голоса, как у Димы. Или как у Сережи.

Ну люблю я крупные предметы — бизона, например. Трехстворчатый шкаф… Или вот мужчин нормального роста, которым до плеча дотянуться можно с трудом и то, если на каблуках. Это у меня издержки социалистического воспитания. Ничего не могу с собой поделать.

И этих, мелких, не принимаю всерьез ни за мужиков, ни, тем более, за лекарей. Несолидно как-то они выглядят, не тянут на последнюю надежду страждущих.

А Дима так добросовестно им все, неторопливо. За десять лет он в своей болезни, наверное, профессором сделался. Вот теперь, выходит, молодежь учит. Опыт свой передает.

Опять я закипаю. Да что же это такое — дня без психоза не проходит. Вот жизнь настала…

Дальше я додумать не успела — студиозы начали палату покидать. Выходили медленно, лица похоронные, задумчивые.

— Да, повезло мужику! — сказал один. — Выжил…

— Непонятно, сколько ему осталось…

— Не дай Бог такие боли… И терпит ведь…

Да, господа студенты, терпит. Сильный у меня мужчина. Не причитает, не рыдает, головой о стены и прочие предметы не бьется. И сколько ему осталось, лучше вас знает. Потому и живет на полную катушку, не репетирует, силы на завтра не оставляет. Поучитесь у такого, сопляки…

Э, матушка, а вот слезы спрячь… Не нужны они никому. Чего завелась? Ну глупенькие, молодые, безграмотные. Ну болтанули лишнего… Может, им ещё меньше осталось. Особенно если я того, с челкой, задушу прямо сейчас своими собственными руками.