Сергей Валяев - Чертово колесо

Маша улыбнулась.

— Какая страшная месть в моем лице всему учительскому составу.

— А в твоем лице страшная тайна, — скроил рожу Павел.

— Какая же?

— Я ее еще до конца не раскрыл.

Они вглядывались друг в друга, и было не совсем ясно, то ли они серьезны, то ли шутят.

— А если это будет ужасная тайна? — спросила Маша. — Ты испугаешься?

— У меня самого душа — потемки, — хмыкнул. — Каждый почти день выхожу я на разбой… Правда, со скальпелем в руках…

— Ты самый добрый разбойник, — сказала Мария. — Я хочу быть всегда с тобой… Не каждый день, а всегда…

— Я делаю всегда больно, милая…

— Ты же разбойник Божьей милостью. А таких разбойников надо уметь прощать.

— Как уметь исправлять ошибки? — щурился от солнца, смотрел перед собой… в себя.

— Да, — ответила, тоже смотрела перед собой… в себя. — Во всяком случае, я никогда тебе не поставлю единицы…

И они посмотрели друг в друга напряженно-потаенными, максималистскими глазами. Был первый день весны. В воздухе лучилась тревожная, призрачная надежда.

В городе начинала буянить весна. Изумрудная дымка обволакивала деревья. На домах веяли майские стяги. Темнела в бетонных берегах наполненная река. В парке популярными песнями гремел репродуктор.

Маша курила на балконе. Смотрела в парк. Парк наполнялся отдыхающей публикой. Пестрели обновленные краской аттракционы. Лодки Чертова колеса тоже были выкрашены в вульгарно яркие цвета.

На балкон выбрался муж; был в старом, обвислом трико.

— Ты много куришь, Машенька!

— Я знаю, — ответила.

Муж взялся за старенький, попорченный дождем и снегом столик, потащил его к стене.

— Ты последнее время чем-то озабочена. Что-то случилось?

— А что такое? — спокойно спросила.

— У тебя так часто меняется настроение. — Установил столик между перилами и стеной.

— Странно-странно, — курила. — Что же ты раньше этого не замечал?

— Что? — спросил муж. — Наверное, ты устала?

— Устала-устала, — усмехнулась Маша. — Что ты делаешь?

Муж переступал через высокий порог; уходил в комнату.

— Да лыжи… надо повесить… мешают… под ногами…

Маша смотрела на парк. Вдруг заметила: дрогнуло Чертово колесо, качнулись его лодки; затем снова замерло. Маша со странной страстью следила за изменениями, которые происходили там, за рекой.

Неприятный деревянный стук заставил ее оглянуться. Муж втаскивал громоздкие, нелепые лыжи, свои и сына.

— Помоги, — попросил. — Будь добра… — Прислонил лыжи к перилам, начал взбираться на столик. — Как бы не улететь…

— Такие, как Ты, не летают, — усмехнулась Мария, но смотрела в спину мужа жестким взглядом. Тот крепил лыжу на высокой ржавой скобе, тянулся; из трико свешивалась жирноватая складка живота.

Маша перевела взгляд на парк. Чертово колесо крутилось. Медленно, тяжело, неповоротливо, но плыли по майскому воздуху его лодки. Маша оскалилась в победной улыбке.

— Ты чего? — Вопрос мужа — как удар. — Давай лыжу-то.

— Смотри, — сказала резким, пугающим голосом, ткнула лыжей в сторону парка.

Муж непроизвольно оглянулся, качнулся на столике. Быстрый и решительный толчок лыжей в обрюзгший бок — и он, давно обреченный, тряпично взмахнув руками, пропал. И туда, куда он пропал, Мария швырнула и лыжу. И смотрела-смотрела-смотрела странным, маниакальным взглядом на Чертово колесо. Оно было в безостановочном, победном движении.

Изумрудная дымка обволакивала деревья. Темнела река. В парке гремел репродуктор популярными песнями. Гуляли отдыхающие. Работали аттракционы. Женщина на балконе развешивала мокрое, липкое белье. Потом, взглянув на парк, вернулась в комнату.

— Чтобы у них уши повяли…

— Что такое? — спросил Павел, листая новый журнал по своей специальности.

— Сезон открыли в парке… Закаруселили…

— Да? — заинтересовался Павел, поднялся с кресла, пошел на балкон.

Закурил. Смотрел сквозь прорези мокрого белья на парк. Неотвратимо и победно крутилось Чертово колесо. Лодки летали в светло-синем, свободном небесном пространстве.

— Павлуша! Я стираю-стираю, а ты коптишь. — Голос жены — как удар.

— Да-да, — поспешно загасил слюной сигарету.

— К тебе там пришли…

— Кто? — удивился.

— Да что-то с соседом, — показала глазами себе под ноги. — Допился… любитель…

Павел направился в коридор, жена остановила его.

— Я подремлю… устала… Ключи возьми…

— Да-да. — Вышел в прихожую. В дверях стоял, маясь, моложавый человек в кожаной куртке. — Минутку-минутку. — Искал ключи, нашел их, зазвенел, как бубенчиками. — Ну, что случилось?

— Не знаю, — пожал плечами моложавый человек. — Чего-то у дядьки живот…

— Племянник? — закрывал дверь. Хруст ключа в скважине.

— Да, приехал вот я…

— Пошли-поехали…

Быстро спустились по лестнице. Дверь в квартиру была открыта. Сосед-автолюбитель грузно лежал на диване, стонал. Павел задрал ему майку, принялся мять живот, прислушиваясь к больному организму. Сосед ойкал.

— Павлушенька, ты? Вот… доносился… как дурак с торбой!

— Спокойно-спокойно, ничего… — Оглянулся на племянника: — Ноль три!

— Боже мой! — испугался сосед. — Что же это у меня, Паша?!

— Пока ничего. Грыжа. Всем грыжам грыжа…

— Я вызвал, — появился из коридора племянник.

— Прекрасно! — улыбнулся Павел. — Все будет тип-топ… Еще в гонках… Я покурю… на балконе?…

— Э… э… там бензин, — простонал сосед.

— Да-да, — вспомнил Павел. — Тогда на кухне…

Стоял у кухонного окна, смотрел сквозь пыльное стекло на парк. Крутилось-крутилось-крутилось Чертово колесо как знак необратимых изменений.

Появился племянник, тоже закурил, пошутил неловко:

— Будет жить?

— Все будем жить, — усмехнулся. — Но с ним надо…

— Конечно-конечно… Только он ждет звонка… там тачку…

— Я подежурю… в смысле…

Бесцеремонно затрещал звонок в коридоре. Забухали ботинки, ударились о шкаф носилки, кто-то ругнулся.

— Узнаю родную медицину, — и вместе с племянником отправился встречать гвардии рядовых службы «03».

Потом смотрел с балкона, как выносят тяжелые носилки из подъезда, как торопливо отъезжает карета «скорой помощи»… Перевел взгляд на парк; там по-прежнему гремел радиорепродуктор популярными песнями и по-прежнему крутилось Чертово колесо.

Павел странным, маниакальным взглядом всматривался в манящую даль, где безостановочно и победно работали необратимые механизмы жизни-смерти.

Машинально вытащил пачку сигарет, спички… Хотел закурить, но, меняясь в лице, оглянулся… Огромная, двухсотлитровая бензиновая бомба стояла в углу, накрытая старым байковым одеялом. Рядом — канистра.

Павел медленно приподнял голову на свой балкон, пожевал губами в задумчивости. Потом, словно решившись, резким движением сорвал байковое одеяло с бочки. Отвернул крышку. Присел перед канистрой, взболтнул ее, распечатал… Пятясь задом, проложил бензиновую дорожку от бочки в коридор. Вернул канистру на место. Мельком взглянул в сторону парка. Потом потоптался в сумрачном коридоре. Курил, пряча лицо в тени. Наконец сигарета вспыхнула сигнальным огоньком у его лица… И он ее бросил на дорожку смерти… Она вспыхнула веселым, синим пламенем, целенаправленно набегая стремительным огнем к балкону…