Михаил Черненок - Архивное дело

— Садитесь, незванные гости. Разговор, можа, долгий получится.

Бирюков и Кротов сели на скамейку. Сам Половников уселся на принесенную от сеновала чурку и выжидательно замер, постукивая друг о дружку бугристыми ногтями скрюченных пальцев рук. Когда Антон рассказал ему о разрытом захоронении, проговорил:

— В позапрошлый вечер Шура Сластникова в бригадной конторе мыла пол и подслухала, как возвернувшиеся от плотины бригадир Гвоздарев с Лукьяном Худневским меж собой обсуждали, кто бы мог там оказаться зарытым…

— И к какому выводу они пришли? — спросил Антон.

— Кто их знает…

— А вы что об этом думаете?

— Дак, понятно, что… Если с протезой, акромя Жаркова, некому из местных мужчин в той могиле быть. Вчерась к ночи хотел Арсентию Инюшкину об своем мнении сказать, дак у Арсентия Иван Торчков находился. При Иване скажи — разом небылицу сочинит…

Мало-помалу разговор завязался. Осторожными уточняющими вопросами Бирюкову удалось выяснить суть дела. По словам Федора Степановича, Жарков очень уважительно относился к его отцу. Ценил кузнеца за мастеровые руки. Степан Половников тоже уважал председателя и, видя, как тому нелегко постоянно передвигаться на костылях, надумал сделать ему протез. Чтобы не опростоволоситься перед односельчанами в случае неудачи, задумку свою кузнец держал в тайне. Знали об этом, кроме самого кузнеца, лишь помогавший ему сын Федя да Жарков. Сложность изготовления протеза заключалась в том, что в культе, оставшейся ниже колена, заросли осколки от гранаты. Надо было придумать такую форму крепления к ноге, чтобы ни малейшего нажима на культю не было. И Степан Половников после многих примерок все-таки изготовил удобную конструкцию. Федя своими глазами видел, с каким облегчением, хотя и сильно прихрамывая, расхаживал по избе Жарков на протезе. В большой радости он даже оставил у Половниковых костыли.

Искать Жаркова начали на четвертый или пятый день после того, как он уехал из Серебровки. Вначале предполагали, что председатель отправился по делам в райцентр либо в Новосибирск. Когда выяснилось, что ни в райцентре, ни в Новосибирске его не было, подняли переполох.

— И тут мамаша, царство ей небесное, — Федор Степанович привычно перекрестился, — приказала мне изрубить оставленные Жарковым костыли.

— Зачем? — спросил Антон.

— С перепугу.

— А вообще, как она к Жаркову относилась?

— Дак, вроде бы, неплохо… — Половников замялся. — Жарков хотя и коммунистом был, но церковь в Березовке сохранил. За это все верующие были ему благодарны.

Стараясь не торопить Федора Степановича, Бирюков постепенно перевел разговор к утопленнику, обнаруженному у Ерошкиной плотины через год после исчезновения Жаркова, и почти неожиданно узнал обстоятельства обнаружения, можно сказать, из первых уст. Оказывается, осенью в тридцать втором году у плотины сильно понизился уровень воды. Чтобы сберечь ее остатки и еще поднакопить для зимней работы крупорушки, решили наглухо перекрыть деревянный щит-запор. Стали его опускать, а щит до конца не опускается. На помощь позвали кузнеца Половникова, чтобы поглядеть: не повреждены ли навесные петли затвора? Сам кузнец остался на плотине, а сына послал вниз. Раздевшись донага, Федя забрел по пояс в воду перед затвором, пытаясь оглядеть нижние петли, и нечаянно наступил на что-то мягкое…

Федор Степанович опять перекрестился:

— Глянул себе под ноги и чуть не обмер. Это ж я на мертвеца наткнулся. Течением его, упокойника, аж под самый затвор затянуло. Помню, закричал не своим голосом. Испужался. Папашка сверху ко мне прямо в одеже бухнулся. Новый предколхоза Лукьян Хлудневский, находившийся на крупорушке, ошалело в воду залез. Когда разглядели, что там находится, сразу погнали верхового нарочного в районный центр за следователями. Ей-Богу, не вру…

— Кто из райцентра приехал? — спросил Бирюков.

— Дак, с перепугу я запомнил одного — Николая Тропынина. Серебровский парень служил в районном ГПУ или НКВД, не знаю, как правильно его служба называлась. Он вроде бы главным заводилой в следствии являлся. Лично сам вытащил из воды того упокойника с вальцовой шестерней на ногах.

— Чем эта шестерня была привязана к ногам?

— Кажись, веревкой. Чем еще?..

— Не ремнем?

Половников, хмуро задумавшись, провел ладонью по обвислым седым усам, словно снимая с них паутину:

— Кажись, нет.

— Федя, тебя никто не торопит, повспоминай хорошенько, — посоветовал участковый.

Старик опять задумался. Долго разглядывал ногти и наконец решительно повел головой:

— Нет, ремня не помню. Чего не видал, того не видал. Грех на себя брать не стану.

«Зачем же Хлудневский приплел моряцкий ремень Жаркова?» — мысленно задал себе вопрос Бирюков и поинтересовался у Федора Степановича внешностью утопленника. По словам Половникова, тот был «маленького росту, навроде раскулаченного Ильи Хоботишкина или его старшего сына Емельяна».

— А лицо как?.. — спросил Антон.

— От лица там ничого не осталось, — нахмуренно ответил старик. — Водяные жуки все поели. Один армяк да рваные сапожишки на костях сохранились. Мужчины меж собой обсуждали, будто не меньше года тот горемыка пролежал в воде и совсем расквасился…

Исподволь Антон Бирюков стал подводить разговор к выяснению причины смерти Степана Половникова. И здесь Федор Степанович на удивление разговорился. Казалось, старик избавляется от тяжелой душевной боли, которую много лет носил в себе, не имея возможности ни с кем поделиться ею. Он вроде бы рассказывал не сотрудникам милиции, а исповедовался перед священником.

…Степан Половников с сыном повезли для продажи в Томск три мешка пшеницы. Они действительно взяли у Лукьяна Хлудневского двуствольное курковое ружье и патроны, заряженные картечью, на тот случай, если дорогой нападут волки. Из Серебровки выехали ранним морозным утром, а к вечерним сумеркам уже добрались до Томска. Заночевали в Доме крестьянина на берегу Томи, недалеко от базара.

Утром следующего дня спозаранку поехали торговать. Базар находился тогда в центре города, у деревянного мосточка через Ушайку — занесенную снегом речушку с крутыми берегами, протекавшую по городу. И здесь случилась с Половниковыми беда — неведомо как, у них утащили с саней мешок с пшеницей. Торговавшие рядом крестьяне помогли поймать вора — здоровенного, в лохмотьях, мужика с пьяными глазами. Разом появился милиционер. Он повел схваченного с поличным оборванца в милицию и предложил Половниковым ехать следом. Милиция располагалась близко от базара, возле высокого кирпичного дома с облезлой крупной надписью на стене: «Шоколадно-паровая фабрика Некрасовой». Степан привязал подводу к коновязи, у которой стояло несколько оседланных лошадей, наказал сыну не отлучаться из саней и ушел с милиционером, как тот сказал, для составления протокола о краже.