Михаил Черненок - Архивное дело

Беспокойный человек Игнат Матвеевич, заботливый. Бывает, и пошумит, пыль до потолка поднимет, но принародно даже самого отпетого лодыря не оскорбит, не плюнет человеку в душу. Вспыльчивость передалась Игнату Матвеевичу, видимо, от отца, Матвея Васильевича. Вот геройский старик! В империалистическую все четыре Георгиевских креста заслужил, а в Гражданскую — орден Красного Знамени. Годов деду Матвею уже за девяносто, но держится еще так крепко, что ни одного колхозного собрания не пропускает. Сядет в первом ряду, расправит белую бородищу и не сводит глаз с каждого выступающего. Если заметит какой-то изъян в хозяйствовании, такой разгон устроит, что самые заядлые говоруны, вроде Ивана Торчкова, умолкают.

Задумавшись о Бирюковых, участковый, конечно же, не мог не вспомнить своего коллегу по милицейской службе — начальника отделения уголовного розыска РОВД Антона Игнатьевича Бирюкова. Вот у кого железная выдержка. Этот никогда не вспылит и не расшумится. Не один раз приходилось Кротову работать с ним, и всегда старый участковый поражался его сообразительности. У Антона Игнатьевича своя манера дознания. Он вроде и не допрашивает свидетеля или подозреваемого. Задушевно беседует о том, о сем, как будто даже, не относящемся к делу, но в конце концов результат оказывается в самую точку. Кротов знал Антошку Бирюкова, как говорится, с пеленок. Непоседливым, шустрым мальчуганом рос. Теперь же, к тридцати годам, в такого видного гвардейца вымахал, под стать папаше и деду Матвею. Звание майора милиции уже имеет. Полтора года назад за задержание особо опасного вооруженного преступника награжден орденом Красной Звезды. Одним словом, талант…

В конце села, со стороны Потеряева озера, показался стремительно мчащийся восьмиместный милицейский «уазик». Участковый торопливо надвинул на голову форменную фуражку, захлопнул на шпингалеты окно и, замкнув кабинет, чуть не бегом выскочил на крыльцо колхозной конторы.

Взвизгнув тормозами, машина остановилась у крыльца. Тотчас с противоположной от шофера стороны распахнулась дверца. Кротов шагнул к ней и четко откозырял.

— Здравствуй, Михаил Федорович, — протягивая участковому руку, сказал сидевший рядом с шофером пожилой районный прокурор, одетый в форменный костюм с золотистыми звездами и гербом в петлицах. — Докладывай, что за ЧП у тебя стряслось?

— Как такового, товарищ Белоносов, чрезвычайного происшествия нет, однако, полагаю, ваше присутствие необходимо, поскольку обнаружение останков человека — явление не обычное, — замысловато-казенной фразой ответил Кротов.

Прокурор обернулся к сидящим в машине участникам следственно-оперативной группы. Кроме широкоплечего рослого начальника уголовного розыска Антона Бирюкова, было их еще трое: моложавый следователь прокуратуры Петр Лимакин с университетским ромбиком на лацкане штатского пиджака, флегматичный с виду толстяк судебно-медицинский эксперт Борис Медников и смуглый до черноты эксперт-криминалист капитан милиции Семенов.

— Понятых здесь возьмем или в Серебровку заедем? — обращаясь вроде бы ко всем сразу, спросил прокурор.

— Зачем лишний крюк делать, — ответил Бирюков. — Надо кого-нибудь из пенсионеров отсюда прихватить.

Возле машины, словно из-под земли, вдруг появился морщинистый старичок в стоптанных сапогах и в пестрой, чуть не до колен рубашке навыпуск. Приподняв над всклокоченной головой серенькую кепчонку, он показал в безмятежной улыбке два ровных ряда вставных зубов и неожиданно громко для своего малого роста поздоровался:

— Здравия желаю, граждане-товарищи!

Участковый с удивлением уставился на старичка:

— Откуда ты взялся?..

Тот опять широко расплылся в улыбке:

— В сельмаг, Федорыч, за компотом пришел, а Бронька Паутова говорит, что головомойку от тебя получила и не торгует ныне сливянкой.

— Обрадовался! Знаешь, какой это компот?

— Не, не знаю. Вчерась я проворонил — телевизер глядел. Мужики подсказали, дескать, вкусная штука… — Увидев в машине Антона Бирюкова, старичок приветливо кивнул ему и, понизив голос, спросил Кротова: — Кажись, к Ерошкиной плотине навострились?..

— Тебе откуда про плотину известно? — снова удивился Кротов.

— Бронька в сельмаге трезвонит, будто Толик Плюшкин так ухайдакал бульдозером у плотины человека, что ни кожи, ни рожи — одни косточки остались.

— Ты чего мелешь, Иван?!

— Ей-Богу, Федорыч, Бронислава с такой речью выступает. Щас Арсюха Инюшкин допытывается у нее, какую преступлению его сынок учудил.

Кротов повернулся к прокурору:

— Видите, товарищ Белоносов, каким образом на селе из мухи слона делают?..

— Придется этого товарища пригласить в понятые, чтобы не распространял по селу ложные слухи, — сказал прокурор и сразу спросил старичка: — Как ваша фамилия?

— Мое фамилие Торчков Иван Васильевич, пенсионер, — одним махом ответил тот.

— Вы, Иван Васильевич, согласны быть понятым?

— А в чем заключаются эти функции?

— Поприсутствуете при осмотре местности. Потом протокол подпишите.

— Землю копать не придется?

— Лично вам — нет.

— Тогда согласен. Умственную работу я люблю.

— Садитесь в машину.

На морщинистом лице Торчкова появилось замешательство:

— А нельзя для компании еще и Арсюху Инюшкина прихватить из сельмага? Он тоже на пенсии баклуши бьет.

— Позовите его.

Торчков, по-утиному переваливаясь, быстро сходил в магазин. Отец Толика Инюшкина, Арсентий Ефимович, годами был ровесником Торчкова, но комплекцию имел столь внушительную, что Торчков рядом с ним казался ребенком. Топорща гусарские усы, Инюшкин смурно подошел к машине. Поздоровался. Узнав от участкового, что Толик «виноват» лишь в том, что при завмаге Паутовой очень сбивчиво сообщил о загадочном обнаружении у Ерошкиной плотины, Арсений Ефимович повеселел и согласился в понятые. Когда все уселись в машину и шофер тронул с места, Антон Бирюков обратился к устроившемуся рядом с ним Торчкову:

— Как живется, Иван Васильевич?

— Чо, Игнатьич, мне теперь не жить, — жизнерадостно ответил тот. — С утра до вечера дурака валяю, а пенсионная сотняга регулярно каждый месяц в карман поступает.

— Хозяйство держите?

— Этим скучным делом у меня Матрена Прокопьевна заворачивает. Привыкла на ферме за колхозными коровами ухаживать, дак теперь, когда на пенсион оформилась, собственную буренку, будто дите малое, лелеет.

— Ну, а лично вы чем занимаетесь?

— Он же сказал, что дурака валяет, — иронично усмехнувшись в усы, вставил Арсентий Ефимович.

Торчков косо глянул на Инюшкина:

— Помолчи, Арсюха, со своими подковырками. Если нечего сказать, не встревай в сурьезный разговор. Мы с Игнатьичем больше года не видались, дай нам спокойно покалякать. — И снова повернулся к Бирюкову. — Я, Игнатьич, теперь главным образом телевизер гляжу. Чтоб не отстать от времени, за перестройкой наблюдаю.