Михаил Черненок - Точки пересечения

Бирюков интуитивно почувствовал, что Милосердов изворачивается. Надо было действовать решительно. Антон молча набрал номер Шахматова. Услышав в телефонной трубке знакомый голос начальника отдела розыска, сказал:

— Виктор Федорович, звоню из квартиры Милосердова. Есть предположение, что около часа назад здесь побывал вооруженный грабитель. Приезжайте срочно со следователем и прокурором. Видимо, придется делать обыск…

— Не надо! Не позволю! — Милосердов внезапно вскочил с кресла-качалки и резко протянул руку к трубке, словно хотел вырвать ее у Бирюкова.

Антон отстранился:

— Почему не позволите? Дело очень серьезное, мы не самодеятельный спектакль разыгрываем.

— В моей квартире нечего искать! Ищите бандита, который хотел меня ограбить.

— Виктор Федорович, срочно приезжайте, — сухо сказал Антон и, положив трубку на аппарат, встретился взглядом с непроницаемыми очками Милосердова. — До приезда следственно-оперативной группы у вас есть время искренне рассказать всю правду. Поймите, что с вами не в бирюльки играют и что у юристов существует определение, называемое чистосердечным признанием…

Милосердов обмякше опустился в кресло. Какое-то время он в упор глядел на Антона. Затем его будто прорвало:

— Я действительно поджег дачу Зоркальцева. Из ревности поджег! Хочу жениться на Анжелике Харочкиной, а Зоркальцев роман с ней завел, увеселительные вечера стал на даче устраивать! У меня разум помутился, взял канистру с бензином… Когда поджигал, пламя опалило лицо. Я готов возместить Зоркальцеву причиненный ущерб. Все заплачу, все… — И заплакал по-детски, навзрыд.

Зрелище было не из приятных. Бирюков поморщился:

— Извините, не могу поверить в такую версию.

— П-почему?!

— Потому что вы не из тех людей, которые способны терять разум от ревности. Не тяните время. В чем истинная причина поджога?..

Милосердов уткнулся лицом в ладони, глотая слезы, обреченно выдавил:

— Таня Зоркальцева заплатила мне двести рублей. Она сильно ревновала Геннадия и попросила уничтожить дачу… Клянусь, это чистая правда.

«Удивительный тип. В погоне за деньгами ничем не брезгует», — подумал Антон и быстро спросил:

— Куда исчез Зоркальцев, знаете?

— Честное слово, не знаю. Последний раз он заезжал ко мне, не соврать бы… Одиннадцатого июня. Да, да! Одиннадцатого…

— Зачем?

— Чтобы купить… — Владимир Олегович показал рукой через плечо, — этот старинный гарнитур.

— Не сторговались?

Милосердов достал из кармана пижамы носовой платок и стал вытирать щеки под очками.

— Сторговались на семи тысячах. Геннадий утром свозил меня к нотариусу, чтобы заверить расписку в получении от него денег, потом привез деньги. Сказал, вечером пригонит за покупкой грузовик, но до сих пор не приезжает.

— В какое время он был у вас?

— К нотариусу мы ездили после девяти утра, а деньги Геннадий привез где-то… в двенадцатом часу.

— В машине с Зоркальцевым никого не было?

— Утром не было. А когда деньги привез, я машину не видел.

Бирюков обвел взглядом мебель:

— Не много ли семь тысяч за такое старье? Вы ведь сказали, будто за бесценок купили…

— Это же антикварные вещи! — Милосердов вроде бы оживился. — Семь тысяч — дешевизна. Вот Зоркальцев и уговорил меня уступить ему гарнитур. Он наверняка продал бы его в два раза дороже.

— Чтобы компенсировать убыток от пожара?

Владимир Олегович промолчал, и Антон снова спросил:

— Полученные от Зоркальцева деньги у вас?

— У меня.

— Покажите.

Милосердов очень тяжело, словно это стоило ему больших усилий, поднялся из кресла, втиснулся в узкую щель между инкрустированным шкафом и купеческим буфетом, дольше минуты что-то там передвигал и наконец, выбравшись оттуда, положил перед Бирюковым на стол семь денежных пачек, упакованных крест-накрест банковскими обертками. Одна из оберток была разорвана. Дрожащим пальцем Владимир Олегович указал на нее:

— Из этой тысячи я отдал пятьсот рублей Леле Кудряшкиной за бирюзовый перстень.

— Где Кудряшкина его взяла?

— Говорила, подарок, но чей — не сказала.

— Не эти ли деньги требовал у вас «грабитель»?

— Да, эти. Кричал: «Выкладывай семь кусков, которые получил от Зоркальцева!» Откуда он разнюхал про них, не представляю. Кроме меня и Геннадия, о нашей сделке никто не знал. Какое-то роковое стечение обстоятельств…

— Но хоть что-то можете объяснить?

— Не могу! Я ничего не знаю…

На улице послышался шум мотора. Бирюков глянул в окно и увидел оперативную машину. При официальном допросе, в присутствии прокурора, Милосердов полностью признал себя виновным в поджоге дачи Зоркальцева и, по его словам, готов был возместить причиненный ущерб или нести за совершенное преступление уголовную ответственность. Когда же разговор зашел о самом Зоркальцеве, Владимир Олегович так слезно начал доказывать прокурору свою непричастность к исчезновению Геннадия Митрофановича, что на него неприятно стало смотреть.

Вернувшись в отдел, Бирюков с Шахматовым принялись обсуждать внезапно сложившуюся ситуацию. Неожиданно из дежурной части сообщили, что туда обратилась гражданка, утверждавшая, будто на расклеенной по городу листовке опознала своего бывшего ученика Жору Коробченко.

— Направьте ее ко мне, — сказал дежурному Шахматов.

Вскоре в кабинет вошла высокая пожилая женщина с седыми коротко стриженными волосами. Она медленно села на предложенный Шахматовым стул и тяжело вздохнула:

— Моя фамилия Юдина, зовут Марией Федоровной. Сорок лет в школе учительствовала, теперь пенсионерка… — женщина опять тяжело перевела дыхание. — Час назад из гастронома вышла. Вижу, милицейский товарищ листовку приклеивает, где… разыскивает милиция. Подошла — батюшки! — Жору Коробченко ищут. А я в начале этого месяца встречала его на барахолке, то есть на вещевом рынке. Понимаете, в воскресенье пошла на рынок, чтобы купить приличный воротник к зимнему пальто. В мастерской по пошиву мне лишь искусственный мех предложили… И вот на рынке столкнулась с Жорой, только что купившим у какого-то мужчины прекрасную шкурку голубого песца…

— Внешность того мужчины запомнили? — воспользовавшись паузой, спросил Шахматов.

— Пожалуй, в пенсионном возрасте, щупленький, лысый… Одет, как раньше говаривали, по-крестьянски, но в собственной машине ездит.

— Какой марки машина?

— «Жигули» или что-то в этом роде. Новешенькая, вишневого цвета.

Шахматов переглянулся с Бирюковым:

— Кажется, Тюленькин. — И опять спросил Марию Федоровну: — Коробченко при вас покупал шкурку?

— Нет, я встретила Жору уже с песцом.

— Почему решили, что он у того — щупленького, лысого — мужчины купил песца?