Михаил Черненок - Завещание ведьмы

— Ошибся, дед. Я — Роман, а другой — Егор.

Арсентий Ефимович нахмурил брови:

— Почему не на свою кличку откликаешься?

— Нарочно, чтобы ты не задавался.

— Ишь ты, нарочно!.. Я вот по правде тебя высеку, чтоб на всю жизнь запомнил свое имя и не позорил деда. Кто у тебя дед?..

— Ветеран войны и труда! — отчеканил подросток.

— То-то!.. — Арсентий Ефимович погрозил пальцем. — А ты шутки шуткуешь над ветераном. Чему вас в школе учат?

— Больше не буду.

— Гляди, не то я твои заграничные штаны основательно ремнем выстегаю на заднем месте.

Бирюков доброжелательно посмотрел на мальчишек:

— Ну и как идет подготовка в космонавты?

— Нормально! — опять в один голос ответили подростки.

— А это, случайно, не вы чуть не на голову Торчкову посадили летающую тарелку?

Мальчишки коротко переглянулись.

— Нет, — сказал не то Егор, не то Роман. — Мы летающими тарелками не занимаемся. Мы сейчас изобретаем конструкцию змея с трещоткой.

— А зеленых человечков рисовать умеете?

— Умеем. У нас полный альбом их нарисован.

— Можно посмотреть?..

Мальчишки разом скрылись за дверью и через несколько секунд ворвались в горницу с ученическим альбомом для рисования. Бирюков с интересом стал рассматривать сделанные цветными карандашами фантастические рисунки, но в них ничего похожего на тех «человечков», что были нарисованы на подоконниках в доме Гайдамаковой, не было.

— Молодцы, — похвалил мальчишек Антон. — Фантазия у вас богатая. А как успехи в школе?

— Пятый класс закончили, — уклончиво, но в один голос ответили подростки.

— С какими оценками?

Мальчишки переглянулись:

— С нормальными.

Таня строгим взглядом смерила сыновей:

— Сказали бы уж честно: серединка на половинку. Вон сколько трояков нахватали!

— Мы к десятому классу исправимся, — бойко заявил не то Егор — не то Роман.

— К десятому будет поздно, — предупредил Антон.

— Можем со следующего класса взяться за учебу.

— Беритесь, а то не видать вам космонавтики, как своих ушей, — сказал сыновьям Толик.

Анна Трифоновна поднялась из-за стола и повела внуков ужинать на кухню. Бирюков, глядя им вслед, тихо проговорил:

— Славные мальчуганы.

— Сил на них не хватает, — вздохнувши, сказала Таня. — Чем взрослее становятся, тем — неугомонней. Однажды Торчкова чуть не погубили. Валерьянкой пришлось старика отпаивать.

— В деда удались, — глянув на Арсентия Ефимовича, усмехнулся Толик.

Инюшкин-старший покосился на сына:

— А что дед, у бога теленка съел?.. Дед в молодые годы выдающимся гармонистом в Березовке был. Эх, бывало-то… — Арсентий Ефимович гордо расправил широченную грудь:

И вздохнул:

— Если б Анютка Трифонкова не приколдовала, до сих пор бы холостячил.

— Это уже что-то новое, — удивленно сказал Толик. — Раньше в Березовке про колдовство один Торчков рассказывал.

Арсентий Ефимович украдкой глянул на дверь:

— Пока прокурора нет, расскажу вам, молодежь, истинную быль. После войны, как известно, женихов в селе маловато числилось, а гармонистов — и того меньше. По такой причине, без хвастовства, отбоя у меня от невест не было. Понятно, как всякий знаменитый человек, кочевряжился я. С одной девахой вечер пройдусь, с другой, с третьей… Пришла очередь и Анютку Трифонкову — так в молодости теперешнюю Анну Трифоновну называли — проводить с вечерки. Занозистая плясунья и хохотушка была. Ну, значит, идем. Ремень гармони у меня — на левом плече, правой рукой Анютку за плечи обнял — тогда под ручку ходить моды не было. Дошли до ее дома. Думаю, пора целоваться, а то петухи скоро запоют. Только к Анютке сунулся, она — ладошкой по моим губам, аж зубы лязгнули. Ох, ты, думаю, стрекоза! По военной привычке делаю разворот через левое плечо, гармошку — под мышку и строевым шагом — до своей хаты! Следующим вечером наяриваю на гармони изо всей силы, но на Анютку принципиально не гляжу. И так — целую неделю. Дескать, плевать мне с верхней полки на таких стрекоз! Замечаю, Анютка по-прежнему и пляшет, и частушки зажигательные поет, и меня, выдающегося гармониста, вроде как в упор не видит. Вот тут и случилось непонятное… Не могу, хоть разбейся, с Анюткой заговорить! Язык отнимается — до того я стеснительный вдруг перед ней стал. А на вторую неделю еще пуще стали твориться таинственные дела. Выхожу на утренней заре из дома и глазам не верю — на моем пути, поперек всей деревни, цепочка пшеничных блинов разбросана. Да такие румяные, свежие — только что со сковородки! Хоть и не робкий был я парень, но… развернулся да в избу. По секрету вам скажу, за мое любовное непостоянство девчата давно грозились порчу на меня напустить. Думаю, вот она, порча, началась — со зрения. Набрался все-таки решимости, выхожу снова на улицу — ни одного блинчика и в помине нет. Куда, спрашивается, подевались?.. Молчу, чтоб деревенские не обсмеяли, никому — ни слова. На другое утро — опять поперек дороги блины! Я назад да к окошку пристроился, узнать, какая же нечистая сила блинчики подметает? Вижу, Гайдамачихин Ходя — пудель у старухи такой был — в пять минут блинами позавтракал. На третье утро — та же история! Сильно меня озадачило это загадочное явление. Встречаю Гайдамачиху и осторожно ей: так, мол, и так, Елизавета Казимировна, вы уж меня извините, но какой-то нехороший человек вознамерился обкормить вашего Ходю пшеничными блинами. Каждое утро, мол, собачка так плотно кушает, что есть опасение, как бы у нее с животом чего не случилось. А Гайдамачиха мне на ухо шепчет: «Чудак ты, Арсюха. Это Анютка Трифонкова тебя блинчиками привораживает. Если не хочешь упустить счастья, бери сватов да торопись к Анютке, пока другие, более прыткие, не обскакали». Ох, ты, думаю, стрекоза! Что ж с тобою делать?.. А самого так и подмывает, так и подмывает свататься… — Арсентий Ефимович посмотрел на Антона. — Вечером прихватил в карманы соответствующий обычаю боезапас и прямиком — к твоему деду. Так, мол, и так, Матвей Васильевич, решил я покончить с холостяцкой житухой и облюбовал, дескать, Анютку Трифонкову, но опасаюсь, что без поддержки авторитетных сватов выставит она бесповоротно меня за дверь. Дед Матвей разгладил бороду: «Это, ядрено-корень, еще надо поглядеть, как Анютка насмелится выставить фронтовиков!» Надевает мундир с четырьмя Георгиями да с орденом Красного Знамени и заставляет твоего отца, Игната Матвеевича, чтоб тот надел гимнастерку с тремя звездами солдатской Славы для выступления, так сказать, в качестве моего дружка. Понятно, я тоже расположил на пиджаке медали от плеча до плеча. И вот… Как нагрянули мы при таком параде к Анютке, тут она сразу и испеклась…