Керен Певзнер - Светильник фараона

С профессором Алоном Розенталем я была знакома давно. Одно время посещала семинар по социологии, который он блистательно вел, и тщательно записывала его высказывания о противостоянии в израильском обществе между религиозными и светскими, старожилами и новоприбывшими, сионистами и космополитами, евреями и арабами. Да и внутри самих евреев существовали противоречия между европейцами — ашкеназами и сефардами — выходцами из стран Магриба.

Представляя себе, в каком бурлящем плавильном котле под названием «Государство Израиль» мы все находимся, я удивлялась, как еще этот котел не взорвался от переизбытка давления.

Однажды профессор нарисовал на доске шкалу, на которой обозначил рост религиозности: от группы хананеев-атеистов, запрещавших называть себя иудеями, через светских израильтян, через тех, кто соблюдает кошерность и молится по праздникам в синагоге, к ортодоксам с пейсами и в черных лапсердаках, не признающих государство Израиль как светское и богопротивное.

— Определите свое положение на этой шкале, — предложил нам Розенталь.

Большинство участников семинара остановилось на середине шкалы с небольшим разбросом влево и вправо. Все они уважали религиозные традиции, но без особого как пиетета, так и фанатизма. Я же уверенно ткнула пальцем в левый край. Профессор не удивился.

— Объясните свое решение, — попросил он.

— Я атеистка, — ответила я.

— Хорошо, — невозмутимо кивнул он и тут же задал вопрос: «У вас есть дети?»

— Да, дочь Даша.

— Она изучает в школе ТАНАХ? [1] ТАНАХ — Тора (Пятикнижие), Невиим (Пророки), Кетувим (Писания) — ивритская аббревиатура Ветхого Завета.

— Конечно.

— И вы не препятствуете изучению?

— Нет, зачем же, — удивилась я. — Разве плохо знать историю?

— Ваша дочь была когда-нибудь в синагоге?

Я утвердительно кивнула и проглотила смешок, вспомнив Мордюкову в «Бриллиантовой руке»: «И я не удивлюсь, если ваш муж тайно посещает синагогу». Последнее слово вездесущие цензоры заменили на «любовницу», умалив при этом достоинство фразы.

— Она знает какие-нибудь молитвы? — продолжал допытываться профессор?

— Да.

— У вас в доме справляют еврейский новый год?

— Да, — я вдруг ощутила себя женой раввина в парике и юбке до пят, попавшей под влияние коммивояжера, начитавшегося Карнеги.

— Вы не экстремистка, — подытожил Розенталь.

— А кто?

— Либерал.

Ассоциативное мышление услужливо преподнесло мне Жириновского со стаканом израильского апельсинового сока, и круглый значок на груди девушки, участвующей в тель-авивском параде любви гомосексуалистов и лесбиянок. На значке крупными буквами было начертано: «Я либеральная».

По хребту пробежал холодок. Меня передернуло. Но вовремя прозвеневший звонок дал мне прийти в себя. Выйдя в коридор, я налила себе стакан чаю и уселась в уголке.

— Кто-то из великих сказал, — продолжил профессор, выйдя вслед за слушателями из аудитории: — Если бы бога не было, его следовало бы выдумать.

— Вольтер, — машинально произнесла я.

— Точно! — он посмотрел на меня с интересом. — Как вас зовут?

— Валерия Вишневская, — и, чтобы пресечь дальнейшие распросы, скороговоркой произнесла: — Мне тридцать семь лет, у меня пятнадцатилетняя дочь и работаю в конторе по переводам.

— Про дочь я уже знаю, — улыбнулся он, — а вот с возрастом вы поспешили. Женщина, способная открыть, сколько ей лет, способна на все. Автора этого изречения я помню. Оскар Уальд.

— Предрассудки, — отмахнулась я.

— Хорошо, — неожиданно легко согласился он. — Давайте продолжим наш разговор в более удобное время. Перемена кончается, и нужно возвращаться в класс.

С тех пор завязалась моя дружба с седовласым профессором. Мы с Дашкой нередко навещали его гостеприимный дом, его жена Сара кормила нас вкуснейшими бурекасами [2] Бурекас — слоеный турецкий пирожок, квадратной или треугольной формы, с начинкой из картошки или творога. с кунжутом, и мы говорили обо всем: о политике, положении женщин, о зарождении жизни на земле и даже об инопланетянах. Разговаривать с Розенталем было безумно интересно, но, к сожалению, такие встречи выпадали редко — профессор почти всегда возвращался домой поздно. Лекции в иерусалимском университете продолжались до десяти часов вечера.

У профессора имелось хобби — египтология. Поэтому дом заполняли бесчисленные книги и манускрипты по теме Древнего Египта. Полки украшали черепки и изящные статуэтки, вывезенные Розенталем из Долины Царей, а в углу гостиной стояла деревянная статуя песьеголового бога Анубиса величиной в человеческий рост. Особенно профессор интересовался периодом царствования фараона Аменхотепа IV, поменявшего впоследствии имя на Эхнатона, и его любимой жены Нефертити. Об этой паре Алон Розенталь мог говорить часами, описывая их привычки, дворцовые обычаи, этикет так, будто сам присутствовал при этом. Мы с дочерью слушали его, не замечая, как пролетает время.

Вчера он позвонил и сообщил:

— Валерия, я переезжаю на новую квартиру. Мы купили виллу в Барнеа.

— Поздравляю. Сара рада?

— Сара хлопочет — пакует вещи. А я, собственно, вот зачем звоню: хочу предложить вам некоторые книги, которые у меня оказались в двойном экземпляре. Не хотите? В крайнем случае их можно будет отдать в городскую библиотеку.

— Обязательно приду, спасибо, Алон! Когда заглянуть?

— Вот завтра с утра и приходите. Приедет бригада грузчиков, заодно и книги в вашу машину погрузят. Не таскать же самой.

— Договорились.

Даша сидела перед компьютером и сосредоточенно молотила по клавишам.

— Чем занимаешься, дочь наша? — я потрепала ее по макушке и принялась стаскивать туфли.

— Реферат по биологии пишу.

— Тема?

— Симбиоз в животном и растительном мире.

— Симбиоз — это хорошо, — машинально проговорила я, думая о своем. — Симбиоз — это славно. Рыбки акуле зубы чистят, рак актинию на горбу таскает. А вот у нас с тобой симбиоз или что?

— Ну… Наверное… — нерешительно ответила она.

— Тогда почему посуда не мытая? Давай заканчивай свой реферат и займись тем, чем тебе по симбиозу полагается.

— А говорила, что хорошо, — надулась Дашка, но на кухню все-таки пошла.

Я опустилась в кресло и вытянула ноги. С кухни доносился плеск и звяканье чашек.

— Мам, тебе какая-то женщина звонила.

— Ты спросила, кто это?

— Да, но она не ответила, сказала, что у нее срочное дело.

— А почему не в контору? Ты дала ей телефон?

— Да, но она сказала, что знает его, а тебя там нет.

— Когда это было?

— Полчаса назад.

Вот чего я не люблю, так это когда по рабочим делам мне звонят домой. У меня есть приемные часы, на двери висит табличка: «Валерия Вишневская. Переводы, нотариальные услуги. Прием с 9.00 до 16.00», так зачем надо в дом ломиться?