Валерий Гусев - Выстрелы в ночи

Смотрел он на этого Агарышева, который за свою короткую жизнь столько бед и горя уже другим успел сделать, и боролся с собой, с какой-то темной силой, которая в нем откуда-то из глубины поднималась, росла и пеленой глаза уже задергивала, чувствовал, как немеет палец на спусковом крючке...

Агарышев тоже ему в глаза смотрел. Сначала со злобой и страхом, а потом уже по-другому, не понять как. Не выдержал - выругался осторожно, тихонько автомат в траву опустил и протянул, усмехаясь, руки.

Вздохнул Андрей. И не сразу смог сделать то, что надо, - палец, ненавистью скрюченный, никак не разгибался.

Обратно другой дорогой добирались, покороче. Впереди, повесив винтовку на шею и положив на нее сверху тяжелые руки, шагал Бугров. За ним - в наручниках - Агарышев. Потом Андрей, а сзади тянулись дружинники за своим боевым командиром, который сосредоточенно топал маленькими ножками и придерживал прыгающую на голове фуражку. Вид со стороны получился интересный. Шли молча, бесшумно и словно на ниточку нанизанные: где один под ветку нырял, там и другие ей кланялись, как передний из-за пенька крюк делал, так и все за ним повторяли.

Тропа все выше забирала и наконец на краю леса, на верхушке горы Савельевки, кончилась. Тут они голоса услышали. И крики. Андрей отряд свой остановил и один из леса вышел - осмотреться.

Похоже, все село здесь было. Все столпились на краешке и, заслонясь ладонями от заходящего солнца, смотрели в небо. Там, раскинув крылья, летали синереченские мальчишки. Андрей только сейчас вспомнил, что его звали дельтапланеристы посмотреть их первые полеты.

- Гляди, гляди! - кричал Куманьков-старший, стуча кому-то в спину кулаком. - Мой-то выше всех забирает! Вот тебе и потомственный хулиган.

- А Васька Кролик ногами болтает - трусится!

- Сам бы попробовал, боевитый! Ты небось только с печки летал.

- Ах, хорошо. Ах, хорошо-то! Ну и деревня у нас - крылатая. Давай, давай, Ленька, не боись, ближе к небу старайся. Ах, хорошо...

Андрей тихо отступил в лес и повел свой отряд кругом горы, чтобы не портить людям радость.

Спустились заросшим склоном, обойдя Савельевку стороной. Андрей приостановился, оглянулся. В тихом, бронзовом на закате небе бесшумно парили большие разноцветные птицы, мелькали на крутом зеленом склоне горы их быстрые тени.

Зайченков отыскался быстро и не за пятьсот верст: прятался недалеко, по соседству, у веселой разведенки - она невольно выдала его, в открытую купив в магазине одеколон и бритвенный прибор, что и стало известно тамошнему участковому, предупрежденному Андреем.

На первом же допросе Егор дал исчерпывающие показания. Заявил, что в ученого стрелял по указке Агарышева Игоряшка Петелин, что сам он, гражданин Зайченков, стрелять в синереченского участкового не хотел, но больно боялся проклятого Агарышева и согласился, чтобы только самому остаться живым, задумав сразу же после стрельбы скрыться и от Агарышева, и от закона, что нарочно мимо целил, что он чистосердечно раскаивается в содеянном, окажет большую помощь следствию и будет просить у советского суда снисхождения.

Тимофей Елкин выжил. Зойка домой вернулась и в больницу к нему каждый день бегала. А Паршутину кто-то втихую набил морду, и он в милицию жаловаться не стал. "Так мне, дураку, и надо", - наконец сделал Паршутин правильный вывод.

Андрей женился, и на его свадьбе было очень много гостей, и очень многие из них были в милицейской форме и с орденами и медалями.

Следствие по делу Агарышева шло долго, и все это время Платонов, когда встречался или созванивался с Андреем, шутливо называл его Шерлоком Холмсом из Синеречья.