Валерий Болтышев - Город М

– Постойте,– догадался Анна.– Это про Клавдия. Но откуда вы…

– Не нужно спрашивать об этом. Я не смогу сказать так, чтобы не помешать тебе. Но уже вечер, и ему нужно спешить.

– Но…

Но в этот момент упала тьма. И, обернувшись к фонарю, вместо листочка пламени, Анна увидел три искры, две из которых тут же и погасли, и только последняя, самая круглая, держалась за край фитиля.

И такой, в общем-то, пустяк, как малиновая точка на обгорелой тряпке, дал совсем неожиданный эффект: накрытый тьмой, Анна ощутил необычайную ясность.

– Дело Пинчука,– вдруг выговорил он.

Но и в этот момент (правда, уже не свет) взвизгнул отчетливый жестяной звук. И Анна обернулся к двери.

– Теперь ты знаешь, чего ждать,– сказал голос.– И тебе будет лучше. Но это еще не он. Это один из столяров, который решил, что у него остался пузырек лосьона. Но тебе не нужно беспокоиться: он не найдет дверь. Но он несет светильник, и это хорошо, потому что в твоем выгорел керосин. И последнее…

– Дело Пинчука,– с непонятной убежденностью отчеканил Анна.

– Да. Но я могу сказать лишь немногим более. Я могу сказать так: да, я знаю дело Пинчука. Прочее будет вмешательством в естественный по…

Голос смолк, потому что за дверью раздалось "ыть!" – очень похожее на все предыдущие "ыть" и "эйк", но неуслышанные прежде,– и краткая возня с чем-то тяжелым и обмякшим.

– И потом – тебе нужен повод совершить то, что надлежит. Тебе необходимо как-то по-своему понимать, почему ты теперь поступишь так. Иначе ты почувствуешь себя несвободным. А это тоже – нарушение порядка вещей. Комната В…

Заключительная часть была произнесена уже не голосом, а скорее шепотом. Он щекотал ногу. И Анна, несмотря на полумистический полувосторг, очень живо представил собеседника на четвереньках.

Но видение было мимолетным, его убил распахнувшийся свет: дверь, в которую, судя по всему, врезали плечом, раскрылась широко и беззвучно, и в проеме возник Клавдий, держа фонарь с факелом в одной руке и освободив кулак под очередной "ыть".

Две-три секунды лупоглазости, выделяемых в таких случаях до первого слова, он использовал на то, чтобы быстро оглядеть Анну, камеру и дверь. Никогда не видев его улыбающимся, короткий фырк, который он отпустил, закончив обзор, Анна принял за улыбку.

– Соло для Клавдия с боем. Бой – это вы. Блэк бой. Скорей.

Восторг еще трепыхался где-то под ребром, но деловой тон вышиб остатки столбняка. Анна выскочил в два огромных скока и чуть не влетел лбом в фонарь.

– Держите. Если что – бейте по голове. За мной.

– Нет, стойте! – схватив фонарь, Анна задрал его над собой и осветил коридор.

Позади он был узок и темен. Впереди – сворачивал за угол. Из-за угла торчал башмак. Прыгнув туда, Анна увидел тупик, который упирался в дверь, а под дверью – человека, который лежал, устроив голову на втором башмаке.

– Ага! Вот она! Сюда.

– С вами тут чего – скверно обращались? – шикнул Клавдий.– Какая, к черту, она? Живей, он скоро очухается…

– Да не он! Хотя – да! Он – столяр. У него – инструмент,– Анна замотал фонарем, высвечивая закоулки.– Надо открыть. Вот эту.

– Зачем? Да вы что? Спятили, что ли…– Клавдий потянул за рукав. Но Анна рванулся так, что жиденький хирургический халатик откинул лоскут, будто ящерица – хвост, и, повертев ненужную тряпочку, Клавдий сунул ее в карман.

– Слушайте, не валяйте дурака! Какого черта? У нас нет времени.

– Это у вас нет времени,– буркнул Анна, присев над столяром.– А у меня навалом времени. И пока я не открою эту дверь…– он поднял фонарь и посветил в большеглазое лицо. Это равнялось твердому взгляду.– Вот так. Если хотите, чтоб поскорей, можете помочь.

Поединок между синими глазами и фонарем длился недолго. Молча сунув факел, Клавдий взял фонарь, отломил проволочную дужку и принялся колупаться в скважине. Лохматый факельный свет показывал его тень дрожащей. Клацкнул щелк, за ним другой. Вызволив железку из замка, Клавдий молча пихнул дверь в грудь.

– Пошли на хрен…– раздался голос. Но это был голос спящего столяра. Сказав так, он повернулся набок и потерся щекой о башмак.

Тот же, чья темница теперь была отворена, хранил молчание. Он стоял и смотрел на присевших у порога.

Это был достаточно высокий, но малотелый человек. Анна вспомнил, что голос с самого начала выглядел каким-то недостаточным. Вернее – номинальным: ну голос и голос, и – все.

То же самое, пожалуй, можно было сказать и о лице. Человек был коротко подстрижен и, кажется, выбрит, и ровные – стрелкой – усики, которые когда-то звали английскими, были одной масти с английской же (прямо-таки колониального фасона) стрижкой – то есть рыжеватые с проседью. Однако парикмахерская часть имела отдельный вид и как бы вовсе не относилась к остальному. Анна решил даже, что человек выбрит силком.

Одним словом, он походил почему-то на прихворнувшего почему-то таксиста. В горбольнице. Тем более одет он был в телогрейку 6(причем – как раз больничную, синюю, а из нее – шея), пижамные, в полоску, штаны и синие тапочки.

Впрочем – если с натяжкой – человек напоминал Клавдия. Например, скудностью сложения. И эта аляповатая мысль (которую Анна тут же и согнал) ткнулась, когда Клавдий, которому пауза давалась хуже других, встал и вопросительно посмотрел Анне в затылок.

– И?– сказал он.

– Да. Вот теперь мы можем идти,– кивнул Анна.– Втроем.

– Но это ты понял сам,– поспешно откликнулся человек у стены.

Взглянув на него и как бы прикинув расстояние, Клавдий опять посмотрел на Анну.

– Будет шум.

– Плевать,– кратко сказал Анна.– Дело Пинчука.

– Но и это ты понял сам,– вставил человек.

Клавдий посмотрел на него еще раз. Трудно сказать, что взгляд выразил интерес. Но он был длинней.

– Значит – большой шум,– сказал он.

– Плевать,– повторил Анна и встал.– Это не ваше дело.

Придерживаясь хронологической строгости, необходимо сообщить, что именно с этих слов в событии (а здесь опять-таки необходимо напоминание – или даже объяснение для тех, кому нужно,– что речь идет о событии), так вот с этих слов в событии произошло нечто вроде хронологической пазухи.

Клавдий дернул плечом и отступил в коридор. Затем, когда Никодим Петрович покинул камеру, не перешагнув, а обойдя спящего поперек лосьонопийцу, Клавдий запер дверь на замок и с факелом над головой зашагал впереди отряда. Он шел не оборачиваясь, по собственным следам, а Никодим Петрович, заботясь, чтоб все происходило естественным образом, вмешался всего однажды и робко ("Может быть, лучше не туда?") и, кажется, был рад, что его совет остался без внимания.

Исход – вместе с двумя короткими остановками – занял около часа и прошел почти молча.