Дик & Феликс Фрэнсис - Ноздря в ноздрю

И везде я умудрялся перевести разговор на Шу­манов. В магазине с расшитыми подушками хозяйка чуть не разрыдалась.

— Такие милые люди. Такие щедрые. Они так много сделали для города. Миссис Шуман постоян­но заходит сюда. Купила столько моих подушек. Так грустно, так грустно.

— Это вы о травмах мистера Шумана? — полю­бопытствовал я.

— Да, — кивнула она. — И о тех бедных людях, которые погибли в Англии. Они все жили здесь, знаете ли. Мы постоянно их видели.

— Ужасно, — посочувствовал я.

— А теперь нас всех очень волнует будущее.

— В каком смысле?

— Насчет завода.

— А что с ним?

— Дела там идут не очень хорошо, — объяснила она. — В прошлом ноябре они уволили треть рабо­чих. Такой был ужас, перед самыми праздниками. Из-за китайских тракторов, которые продавались вполцены от наших. И теперь в городе говорят о за­крытии завода. Там работают мой муж и сын. Я не знаю, что мы будем делать в этих местах, если завод закроется. — Она смахнула слезу. — И эта трагедия, случившаяся в Англии с бедным мистером Шума­ном и остальными. — Она замолчала, не в силах продолжить.

Спонсорство скачки «2000 гиней», вероятно, ста­ло последней попыткой слабеющего гиганта найти новые рынки сбыта. А последовавшая бойня и поте­ря топ-менеджеров могли стать последним гвоздем, забитым в гроб компании.

— Так у вас высокая безработица? — спросил я.

— На текущий момент — нет. Но на заводе рабо­тают три тысячи человек. Ни один маленький горо­док не сможет разом трудоустроить такое количест­во людей. Многим придется уехать отсюда в Милуо­ки, варить пиво и делать мотоциклы.

— Пиво и мотоциклы? — переспросил я. Сочета­ние показалось мне странным.

— Пиво «Миллер» и мотоциклы «Харлей-Дэвидсон», — пояснила она. — Визитные карточки Ми­луоки.

— И как далеко отсюда этот город?

— Примерно в тридцати милях.

— Может, они смогут жить здесь и ездить туда на работу? — Я попытался подбодрить женщину. — То­гда все будет не так и плохо.

— Надеюсь, вы правы. — Но она в это не верила.

— Интересно, а что будет с Шуманами? — ввер­нул я в возникшей паузе.

— О них не волнуйтесь, — ответила она. — Денег им хватит. Только что построили новый дом. Точ­нее, особняк. Они позаботятся о том, чтобы полу­чить все бонусы и пенсии до закрытия завода. Будь­те уверены.

Очевидно, она не испытывала к Шуманам такой нежной любви, как могло поначалу показаться. А уж после того, как ее муж и сын лишились бы работы, для руководства «Делафилд индастрис» у нее точно не нашлось бы ни одного доброго слова.

Из тех, кому мы задавали вопросы, только один человек знал Мэри-Лy Фордэм.

Владелец магазина современной скульптуры.

— Отличные ноги. — И он многозначительно улыбнулся. Я ответил улыбкой, но вспомнил не но­ги, а их отсутствие.

Мы медленно ехали по Лейк-драйв, всматрива­ясь в каждый особняк. Попали на улицу миллионе­ров. Дома стояли посреди больших садов, за внуши­тельными заборами и запертыми воротами. Незва­ных гостей здесь определенно не жаловали. Нужный нам дом мы нашли, пусть и не без труда: хозяйка магазина подушек показала его нам с другой сторо­ны озера. Действительно, не дом, а особняк, трех­этажный, из серого камня, под красной черепичной крышей. Лужайка спускалась к озеру и пристани, около которой покачивалась яхта.

Был ли хозяин этого дома мишенью ньюмаркетского взрыва? Жила здесь жертва или злодей? Друг или враг?

У меня был только один способ получить ответы.

Я нажал на кнопку аппарата внутренней связи, встроенного в кирпичный столб кованых чугунных ворот высотой в восемь футов.

Дороти Шуман при росте пять футов и восемь дюймов из-за своей худобы выглядела еще выше. Ее длинные, тонкие руки казались прозрачными и чуть тряслись, когда лежали у нее на коленях. Мы с Ка­ролиной и миссис Шуман сидели напротив друг друга на двух зелено-белых диванах в гостиной, из окон которой открывался великолепный вид на озеро.

— Так вы встретились с моим Ролфом в Англии.

— Да, — кивнул я. — На ипподроме Ньюмаркета.

— В день взрыва? — спросила она.

— Да. Я был на том ленче.

Она пристально посмотрела на меня.

— Вам очень повезло.

— Да, — согласился я. Объяснил, что приехал в Чикаго по делам и решил узнать, как чувствует себя Ролф, после того как вернулся домой.

— Спасибо вам большое. Но Ролф еще не дома. Он проходит курс лечения в больнице в Милуоки.

— Ох, как жаль. Мне-то говорили, что он пошел на поправку, вот почему его и отправили домой.

— Его физическое состояние позволяло отпра­вить его в Америку. Но боюсь, до выздоровления еще очень далеко. — Она с трудом держала себя в руках. — У него какие-то нарушения мозговой дея­тельности. — Она шумно сглотнула. — Он просто сидит и смотрит в никуда. Не узнает даже меня. Врачи пока не знают, удастся ли вернуть ему па­мять. — Ее худенькое тело начали сотрясать рыда­ния. — Что же мне делать теперь?

Каролина подошла к миссис Шуман, села рядом с ней. Обняла.

— Извините. — Дороти достала из рукава бумаж­ную салфетку, протерла глаза, размазывая тушь и вызывая новые слезы.

— Пойдемте. Вам нужно успокоиться и привести себя в порядок. — Каролина чуть ли не силой под­няла миссис Шуман на ноги и повела к хозяйской спальне, которая, как и во многих современных аме­риканских домах, находилась на первом этаже.

Я оглядел гостиную. На столе у окна стояли се­мейные фотографии в серебряных рамках. Посмот­рел на Ролфа Шумана в более счастливые для него времена, на Дороти, которая не выглядела такой за­моренной. На некоторых Ролфа запечатлели при па­раде, на других — в желтой каске и заляпанных гря­зью сапогах на стройплощадке. На двух он был в костюме для поло, на первой победно вскидывал клюшку, на второй — получал серебряный кубок из рук мужчины, в котором я узнал известного амери­канского политика с президентскими амбициями.

В этой комнате только фотографии и позволяли понять, каким человеком был Ролф Шуман.

Я открыл дверь в дальнем конце гостиной, не ту, через которую вышли женщины, и попал в кабинет Ролфа. Если в гостиной преобладал белый цвет, то в кабинете стены обшили панелями темного дерева, а по центру стоял большой дубовый стол. На одной стене висела карта Африки, на которой страны «на­рисовали» кусочками шкур разных животных. Стену за столом украшала голова оленя с мощными рога­ми, кончики которых едва не доставали до потолка. И здесь были фотографии: Ролф Шуман в широко­полой шляпе в африканском буше с карабином в ру­ке, его левая нога стоит на убитом слоне; Ролф Шу­ман в высоких сапогах, с удочкой в одной руке и пойманным лососем в другой; Ролф Шуман в охот­ничьей куртке верхом на лошади. Ролфу Шуману определенно нравились кровавые виды спорта. Мне стало как-то не по себе, в немалой степени из-за безжизненных, стеклянных глаз оленя, взгляд кото­рых тем не менее неотступно следовал за мной, пока я ходил по кабинету.