Герберт Розендорфер - Четверги с прокурором

Именно об этом я и подумал в ту минуту, когда прокурор Каммерер явился ко мне по своей инициативе. Но я не стал напоминать ему об этом священном принципе, поскольку мой подчиненный был бел как полотно. Попытаюсь восстановить нашу с ним беседу дословно. После традиционного вводного пустословия и моего вопроса, все ли с ним в порядке, Каммерер без слов протянул мне листок бумаги: протокол допроса полиции. Не знаю, печатают ли эти внушающие ужас бланки по-прежнему на голубой бумаге, причем самого отвратительного серо-голубого оттенка, тогда, во всяком случае, они выглядели именно так. Это был «протокол допроса» проштрафившихся водителей, обычно пересылаемый им по почте. В ответ, разумеется, сыплются возражения, опровержения и оправдания, но, как правило, это мало помогает. Полиция им не верит, и чаще всего вполне обоснованно.

Пробежав глазами протокол, я вернул его Каммереру.

– Стало быть, вы проехали по Мак-Гроуграбен со скоростью шестьдесят девять километров в час вместо положенных шестидесяти, – произнес я.

– Это был не я, – ответил Каммерер.

Я откинулся на спинку кресла. До сей минуты я не сомневался, что разговор, едва начавшись, тут же и завершится, поэтому не предложил Каммереру сесть.

– Прошу вас, – указал я на стул перед моим столом. – Говорите, не вы?

– Не я! – повторил он.

– С некоторых пор, – сказал я, – вы – прокурор. Этому предшествовали три года в асессорах. Теперь вы полноправный юрист, у вас за плечами годы учения и стажерства, вы хоть и не прожженный служитель Фемиды, но кое-какой опыт у вас, безусловно, есть. И поэтому знаете, что каждый на вашем месте пытается утверждать то же самое: «Это был не я».

– Но это на самом деле был не я, – ответил он.

– И такую фразу приходится слышать часто.

Каммерер опустил голову.

– Скажите, – осведомился я, – а вы затребовали от полицейских соответствующее фото?

Он протянул мне фотографию.

– Ваша машина?

– Машина моя, во всяком случае, марка та же и цвет вроде совпадает.

– И номерной знак тоже?

Каммерер кивнул.

Я присмотрелся к снимку.

– Лица того, кто за рулем, не разобрать. Но, простите мне мое замечание, если это не вы, тогда… Скажите, а когда это произошло?

– В четверг четырнадцатого июня, в девять часов одиннадцать минут, – отчеканил Каммерер.

– Понятно, – ответил я. – А где были в указанный День и в указанное время вы?

– Сидел за своим рабочим столом.

– У вас в тот день, случайно, не было никаких совещаний?

– Не было, – ответил он, – к сожалению, нет. Я уже опросил всех коллег. И все подтверждают, что в тот день я был здесь… Поймите, я всегда здесь!

– Хорошо, хорошо…

– И все это знают. Но под присягой заявить не могут.

– Жаль, что у нас не ввели пропуска, на которых отпечатывается время прихода. Наше самое высокое начальство пыталось настоять на этом нововведении, правда, по несколько иным причинам…

– Что мне делать? – в отчаянии воскликнул Каммерер.

– Заплатить штраф, – ответил я.

Взяв со стола фотоснимок и протокол допроса, он, понурив голову, вышел из моего кабинета.

Он что же, позабыл свою склонность к датам? 14 июня? Годовщина битвы при Маренго в 1800 году, которая не только изменила ход истории, но и сыграла огромную роль в опере «Тоска» Пуччини.

Стара как мир истина, что юристы, случись им самим оказаться в роли подозреваемого или виновного, ведут себя при этом как самые настоящие олухи. Они враз забывают весь свой опыт, все, что им уже известно на примерах других людей. Они беззаветно веруют в Ее Величество Справедливость с мечом и весами, не задумываясь о том, что суд в лучшем случае способен лишь вынести приговор, но не воздать по справедливости. Временами они доходят даже до того, что посылают в газеты и журналы письма в рубрику «Отклики читателей», короче говоря, ведут себя куда глупее тех, кто вообще не имеет отношения к юриспруденции.

Я знал одного судью, и не рядового судью, а зрелого мужа, председателя судебной коллегии, не раз купавшегося в лучах судейской славы, автора комментариев к правилам ведения поземельных книг или чего-то еще в этом роде. Он жил в Хайдхаузене в одном из старых домов, в таком, где во двор попадаешь через ворота, и вот в таких воротах, правда, не поперек их, а вдоль кто-то положил лестницу. Председатель судебной коллегии обычно ставил машину во дворе, а упомянутая лестница хоть и не мешала проезду, но в некоторой степени осложняла его, заставляя председателя судебной коллегии лихо уворачиваться от нее, прижимая автомобиль к стене дома, что в один прекрасный день стоило ему разбитого зеркала. Он тут же настрочил жалобу владельцу дома и…

Не хочу вдаваться в детали процессуальной тягомотины из-за несчастного зеркала, брошенной неизвестно кем лестницы, обернувшейся для председателя многомесячным стрессом. Пик наступил, когда председатель судебной коллегии вчинил иск владельцу дома с требованием о возмещении стоимости разбитого зеркала, поскольку тот-де игнорировал требование немедленно убрать лестницу, мешающую проезду. В ходе рассмотрения дела выяснилось, что председатель судебной коллегии вообще не имел права ставить свою машину во дворе, ничего подобного договором о найме жилплощади предусмотрено не было, а злополучную лестницу оставил лежать маляр, нанятый именно председателем судебной коллегии для ремонта его жилища, ко всему иному и прочему нелегально, поскольку услуги за черный нал, как известно, обходятся дешевле…

Впрочем, я, как обычно, вновь отклонился от темы. Прошу меня простить. Я помню, где остановился, рассказывая вам историю оштрафованного дорожной полицией прокурора Каммерера.

Больше он мне этим инцидентом не досаждал, но краем уха я слышал, что у Каммерера не было другой темы для разговоров, как о своем злосчастном нарушении. Каждому, кто ему попадался, он непременно пересказывал успевшую набить оскомину историю, клянясь памятью покойной матери, что это был не он… Как-то один из коллег, вконец раздосадованный бесконечными жалобами прокурора Каммерера, напрямик заявил ему, что, мол, заплати этот смехотворный штраф, да и забудь о нем, в конце концов, ничего страшного – картотека нарушителей во Фленсбурге периодически обновляется. Но куда там! Отныне жизнь виделась Каммереру в мрачных красках, теперь все его мысли сводились к незаслуженному штрафу. Как я убедился, инцидент грозил нанести ущерб психике молодого прокурора, превратившись в навязчивую идею.

Естественно, я лично направил протест в соответствующие инстанции, я использовал все доступные мне каналы, договорился даже о личной встрече с начальствующими особами, что было далеко не просто, поскольку один судья за другим отказывались от ведения дела ввиду близкого знакомства или даже дружбы с Каммерером. В конце концов дело добралось до Аугсбурга… Говорю вам, до Аугсбурга, ни больше ни меньше! Между тем я вызвал к себе Каммерера для серьезного разговора. Я заявил ему, что готов самолично оплатить указанную сумму штрафа, не помню сколько, по-моему, около двухсот марок. Но дело не в деньгах, со слезами на глазах заявил Каммерер и тут же сообщил мне, что, дескать, весь отдел собрал необходимую сумму и готов ее внести.