Татьяна Устинова - Черный

До обеда она несколько раз бралась за телефонную трубку — порывалась позвонить свекрови и поговорить с той начистоту. И тут же останавливала себя: первый же вопрос, который она задаст, положит конец их теплым родственным отношениям.

После двух часов пополудни Ванду сморила усталость. Она прилегла и попыталась вздремнуть. Ее беспокоили мысли о муже. Вдруг он заметит слежку? Тревога и страх изматывали сильнее физической нагрузки. Казалось бы, чего ей бояться? Шаранов сам виноват, мог бы во всем признаться и…

«Что «и»? — спросила она себя. — Все ужасно глупо! Я тоже хороша, побежала в детективное агентство! Как я объясню это Мише?»

Вечером муж был чернее тучи. Он отказался от ужина, сослался на головную боль и улегся в гостиной. Ванда включила телевизор, но происходящее на экране не занимало ее.

— Ты помнишь свою бабушку? — пристала она к Шаранову.

— Да… она забирала меня на все лето в деревню… — неохотно буркнул он.

— Она с чьей стороны, отца или матери?

— Матери.

— А маму твоего отца помнишь?

— Что за допрос? — разозлился Михаил. — У меня голова раскалывается! Могу я отдохнуть после работы?

Ванда обиделась. Впервые они спали в разных комнатах. Она полночи пролежала без сна, а утром сама позвонила Ратникову. Тот сбросил звонок. Прошло два или три часа — она потеряла счет времени.

— Так больше не может продолжаться, я не выдержу, — пробормотала Ванда. — Поеду к родителям Шаранова, поговорю с ними. Или в офис, к свекру. Он-то в любом случае родной отец Миши!

Старший Шаранов ее не ждал — удивился, но по-доброму.

— Вчера в обед сын примчался, сам не свой. Задавал дурацкие вопросы. У меня аж сердце прихватило. Что с ним? Вы поссорились?

— Нет! Просто с ним творится что-то непонятное.

— Я заметил. Будто с цепи сорвался.

Ванда внутренне готовилась к главному, за чем пришла.

— Ты голодна? Мне сейчас принесут овсянку в кабинет. Заказать тебе?

— Нет, спасибо…

— Может, кофе с молоком?

Ванда покачала головой. Ей сейчас кусок не полезет в горло.

Кабинет свекра был в зеленоватых тонах, с речными пейзажами на стенах, с мягкой велюровой мебелью, с массивным столом на львиных ножках. Здесь все располагало к спокойствию, а Ванда явилась возмутить это спокойствие. Старший Шаранов смотрел на невестку с тревожной улыбкой. У нее не хватало духу вот так взять и брякнуть: «Куда подевалась родная мать Миши?» Или: «Как обстоят дела с вашей родной матерью, папа?»

Пожалуй, свекор примет ее за ненормальную. Она начала издалека.

— У вас есть братья или сестры?

— Я один в семье…

— Я тоже одна, — вздохнула Ванда. — Вы не завидовали другим детям, у которых были…

— Не завидовал, — слишком поспешно ответил Шаранов. — Моя мама… в общем, я ее совсем не помню. Меня вырастил и воспитал отец. Он не женился второй раз, чтобы не приводить в дом мачеху. Наверное, это неправильно. Что с тобой?

Ванда побледнела и прижала руки к груди. Ей стало трудно дышать.

— Ничего…

— Да ты белая как полотно! Воды дать?

— Сейчас пройдет…

Лицо свекра преобразилось. Складки на лбу разгладились, глаза засияли. Должно быть, невестка пришла порадовать старика. Ее дурнота — признак долгожданной беременности.

— Мы с женой мечтаем о внуке…

— Это не то, что вы подумали, — смутилась Ванда. — У меня просто… закружилась голова.

Старший Шаранов ей не поверил.

— Ладно, ладно, — замахал он рукой. — Ты приляг на диван, сразу полегчает. Чего тебе принести? Кисленького? Или солененького?

Секретарша сунулась было в кабинет с подносом, уставленным тарелками. Он зашикал на нее, прогнал:

— Иди с богом! После принесешь…

— Остынет же…

— Подогреешь! Я зачем микроволновку в подсобке установил? Иди, иди…

Когда та закрыла за собой дверь, свекор вышел из-за стола, положил руку на плечо Ванды. Она вдруг заплакала навзрыд.

— Что у вас стряслось? — испугался он. — Тебе нельзя нервничать…

— А ваша жена, Нина Арсеньевна, родная мама Миши? — сквозь слезы выдавила она.

— Родная, родная, какая же еще…

— Вы меня не поняли, — взвилась Ванда. — Я серьезно спрашиваю. Я имею право знать! От этого зависит, будут у вас внуки или нет.

Шаранов-старший потер пальцами переносицу, точь-в-точь как это делал Михаил. И внешне отец с сыном были похожи — их кровное родство не вызывало сомнений.

— Вот ты о чем… Не пойму я вас, молодежь! Вроде бы здравомыслящие люди, а верите во всякий вздор, в забобоны! Неужели поступок дурной женщины нужно истолковывать каким-нибудь извращенным образом? Ну, ошибся я, взял в жены непутевую бабу, гулящую, у которой ветер в голове… Что же мне, всю жизнь теперь каяться? Перед всеми? Бросила она младенца в роддоме, а сама сбежала! И черт с ней! Ребенка я забрал, сначала няню нанял, а потом и женился на ней. Она к Мише привязалась, он ее мамой называл.

— Ага-а, значит, ваша жена — не родная мать Миши?

— А та, которая его крошечного оставила, — родная, по-твоему? Я ее даже не искал! Развелся и забыл. И Мише о ней не говорил. Его Нина вырастила как своего. Он считал ее родной…

— Считал? Выходит, больше не считает?

— Я неправильно выразился, — нахмурился свекор. — Когда Мише исполнилось двадцать, я ему все рассказал. Но он продолжает относиться к Нине как к матери. В сущности, это так и есть. Я в метрику сына внес ее, а не ту, шалаву… Прости, Ванда, но вещи следует называть своими именами.

Она задохнулась от накатившей ярости.

— Как же вы могли не поинтересоваться ее судьбой? А куда подевалась ваша собственная мать, вам тоже безразлично? Если я вдруг исчезну, вы и меня окрестите шалавой? Миша женится на другой и мой ребенок будет называть чужую женщину мамой? Меня вы спросили, согласна я на такой сценарий?

Шаранов налил воды в стакан и подал заплаканной невестке.

— Как тебе не совестно? — укоризненно вымолвил он. — Мало того, что ты слушаешь всякую чепуху, ты еще и веришь в нее!

— Скажите, что не существует никакого проклятия! Что все это выдумки истеричной бабенки!

— Миша тебе рассказал? Балбес…

— Я сама узнала! — выкрикнула Ванда. — Он молчал, как вы ему велели. И сейчас молчит. Может, он уже подбирает… будущую супругу? Ищет достойную! Гороскопы составляет! А я? А что будет со мной, вам плевать?

Свекор тяжело поднялся и, держась за сердце, подошел к открытой форточке.

— Чушь собачья, — простонал он. — Какая ерунда порой способна сломать жизнь…

— Есть проклятие или нет? — допытывалась Ванда.

— Не везет нам, Шарановым, с женами…

— Значит, есть!

— Ты хоть любишь Мишку? — устало спросил свекор.

Ванда лихорадочно искала в сумочке зеркальце. От слез весь ее макияж потек, тушь размазалась по щекам. Зеркальце ускользало, словно вступило в сговор с мужчинами, которые ни во что ее не ставили. Ванда с шумом вытряхнула содержимое сумочки на стол Шаранова. По толстому стеклу разлетелись пудреница, салфетки, мятные конфеты, кошелек, ключи… и павлин с красным глазом. Каким образом он затесался среди дамских мелочей?