Роберт Уилсон - Немые и проклятые

Рамирес пошел закрывать дверь за Феррерой.

— Ты тоже полицейский, Феррера! — крикнул Фалькон. Рамирес, прищурившись, посмотрел на него. — Закрой за собой дверь.

Они уселись за стол.

— Мы двое — голос опыта, — сказал Фалькон. — А ты, полицейский Феррера, голос морали.

— Дело в моем монашеском прошлом?

— Ты в деле, — сказал Рамирес. — Остальное не важно. Так что заткнись и слушай.

— Думаю, вы уже понимаете, что преступления собираются скрыть, — начал Фалькон. — Причем преступления, совершенные в поместье Монтеса, мешают раскрыть с обеих сторон: и госструктуры, и наше управление. Из-за участия Монтеса управление уязвимо для нападок политиков. Наши руководители боятся, что крупный скандал, затрагивающий известных людей, может подорвать веру общества, а они намерены сохранять достоинство и целостность государственных структур. Мы трое уверены, что события в поместье Монтеса безнравственны, а виновники заслуживают суда и публичного позора. Комиссар Лобо сказал мне, что все произошедшее будет задокументировано, но не гарантировал, что хотя бы часть материалов будет обнародована. Правда, попытался успокоить мое возмущение, заверив, что никто из участников событий в поместье не уйдет безнаказанным. Всем им грозит потеря должностей, положения и состояния.

— Я уже заливаюсь слезами, — хмыкнул Рамирес. — А что пресса?

— Вирхилио Гусман сказал, что пресса этим не займется, пока кто-нибудь не расскажет правду первым. Он болен и должен сидеть на лекарствах.

— Что я тебе говорил про этого типа?! — воскликнул Рамирес.

— До русских не дотянуться. Они вытащили свои деньги из проектов Веги. Угрожали семье Васкеса. Мы можем подобраться к ним только через Игнасио Ортегу, а он-то не сдаст нам нужной карты. У нас нет вещественных доказательств, которые можно предоставить в суде. Даже что касается операции по отмыванию денег. Нам нечем оправдать арест, даже если бы получилось до них добраться.

— Каков наш шанс уничтожить Ортегу? — спросил Рамирес.

— Он защищен. За счет этого и выживает. Судя по тайной съемке в поместье, у него есть компромат на каждого. Вот почему нас отрезали от информации криминалистов, а все должно передаваться напрямую комиссару Элвире. У нас осталась только пленка.

— Какая пленка? — спросила Феррера.

— Поджигатели украли из дома телевизор и видеомагнитофон. В магнитофоне была кассета, на которой четверо мужчин занимаются сексом с детьми, — ответил Фалькон. — Подлинник у Элвиры. Мы оставили себе копию.

— А мадридские газеты? — спросил Рамирес.

— Это вариант, но нам пришлось бы дать им полную историю, и все должно подкрепляться информацией, к которой у нас нет доступа. При этом мы должны под каждым сообщением подписаться — мы нарушим все правила управления и окажемся в одиночестве, возможно, в ожидании конца собственной карьеры. Предсказать результаты вмешательства прессы, даже местной, невозможно. Прижми людей к стенке, и они начнут бой не по правилам. В итоге можем пострадать мы и наши семьи, при этом нужный результат не гарантирован.

— Давай отправим по экземпляру их женам и будем жить дальше, — предложил Рамирес.

— Но мы не уничтожим Ортегу, — напомнил Фалькон.

Некоторое время все молчали, только метроном увесистого пальца Рамиреса нарушал тишину стуком по краю стола.

— Что доставило бы мне массу удовольствия, — сказал Рамирес, глядя в потолок, словно в поисках божественного вдохновения, — так это частный просмотр моим старым другом-соседом отрывка с его участием. Охота посмотреть на его лицо, а потом сказать, что сам я ничего не могу с этим поделать, но он может пообщаться с Игнасио Ортегой.

— Пообщаться? — переспросил Фалькон.

— Да он его убьет, — сказал Рамирес. — Я его знаю. Он никому не позволит иметь такую власть над собой.

Снова молчание. Кристина Феррера подняла глаза, взгляды обоих мужчин были прикованы к ней.

— Вы ведь не всерьез? — спросила она.

— И тогда я мог бы арестовать его за убийство, — сказал Рамирес.

— Поверить не могу, что вы просите меня даже думать о таком, — проговорила Феррера. — Если это серьезно, то вам нужен не духовный наставник, а полная пересадка мозга.

Фалькон рассмеялся. За ним громко расхохотался Рамирес. Феррера облегченно улыбнулась.

— Зато никто не скажет, что мы не обдумали все возможности, — пробормотал Фалькон.

— Вернусь за компьютер, — сказала Феррера и вышла, закрыв за собой дверь.

— Ты говорил всерьез? — спросил Рамирес, наклонившись через стол.

На лице Фалькона не дрогнул ни один мускул.

— Joder, — сказал Рамирес. — Это было бы нечто.

Громко зазвонил телефон, напугав их обоих. Фалькон схватил трубку и прижал к уху. Он внимательно слушал, а Рамирес перекатывал в пальцах незажженную сигарету.

— Вы приняли очень мужественное решение, сеньор Лопес, — произнес Фалькон и повесил трубку.

— Наконец-то хорошие новости? — спросил Рамирес, засовывая сигарету в рот.

— Это был отец мальчика, которого предположительно изнасиловал Себастьян Ортега. Мальчик, Маноло, сейчас возвращается в Севилью. Он приедет прямо в управление и даст полное и правдивое описание случившегося.

— Не лучший свадебный подарок судебному следователю Кальдерону.

— Но ты догадываешься, что это означает, Хосе Луис?

Незажженная сигарета упала на колени Рамиреса.

Снова зазвонил телефон. На сей раз это был судебный следователь Кальдерон, он сообщил, что подписал ордер на обыск сейфа на имя Эмилио Круса в банке «Банесто». Фалькон взял ключи от сейфа, и они вышли в общий кабинет. Старший инспектор сообщил Феррере, что приедет Маноло Лопес с матерью, чтобы записать уточненные показания. Она должна прочитать дело Ортеги, подготовить вопросы и побеседовать с мальчиком.

Фалькон и Рамирес приехали в суд. Секретарь Кальдерона дала Рамиресу ордер. В банке «Банесто» они попросили позвать администратора, показали ей удостоверения и ордер. Их отвели вниз, в хранилище. Фалькон расписался, и администратор провела их к сейфам. Она вставила ключ, повернула на один оборот и вышла. Фалькон воспользовался своим ключом. Они вытащили ящик из нержавеющей стали и поставили на стол в центре комнаты.

Поверх бумаг в ящике лежал старый испанский паспорт и какие-то билеты. Паспорт выдан в тысяча девятьсот восемьдесят четвертом году на имя Оскара Маркоса, но на фотографии был Рафаэль Вега. Билеты сколоты скрепкой и сложены по датам. Первая поездка из Севильи в Мадрид пятнадцатого января восемьдесят шестого года и обратно в Севилью девятнадцатого января. Следующая поездка пятнадцатого февраля восемьдесят шестого года на поезде из Севильи через Мадрид и Барселону в Париж. На семнадцатое февраля был билет на поезд из Парижа во Франкфурт и дальше в Гамбург. Девятнадцатого февраля он уехал оттуда в Копенгаген. Двадцать четвертого пересек границу Швеции и приехал в Стокгольм. Обратно отправился первого марта из Осло в Лондон на самолете. Три дня провел в Лондоне, затем прилетел в Мадрид и доехал на поезде до Севильи.