Эдуард Хруцкий - Зло

— Значит, держит тебя Ястреб?

— Держит.

— Ну, говори расклад.

— Рядом с банком дом выселенный, они крышами соединены. С крыши попадаем в комнату. Там раньше учебный класс был. Сигнализации нет. Шестерки пол пробивают и уходят. Мы идем с тобой. Ты спускаешься по веревке, вскрываешь сейф.

— А менты?

— Им не до нас. Они во дворе свадьбу начальника охраны праздновать будут.

— Чудны дела твои, Господи, — Мишка перекрестился. — Такое только у вас, у зверьков, возможно.

— Не обижай, дорогой.

— Так я не со зла, от зависти.

— Каждый народ по-своему живет.

— Это уж точно.

— Так ты готов?

— Как юный ленинец. — Мишка поднял руку в пионерском приветствии.

— Тогда переодевайся. — Жорик подошел к шкафу, вынул тренировочный костюм.

— Нет, Жорик, — Мишка махнул рукой, — у меня примета верная: в чем одет перед делом, в том и иду.

— А как же ты в ювелирном на Арбате завалился?

— По дурости комбинезон напялил.

Жорик замолчал. С одной стороны, Ястреб велел, чтобы они с Мишкой в тренировочных костюмах были. Но он был вор, а значит, безоговорочно верил в приметы, талисманы, гадания. Доводы Мишки перевешивали доводы Ястреба, и Жорик сказал:

— Делай, как знаешь. Как тебе Болдоха подскажет. Только ксивенку, что тебе сделал Ястреб, оставь дома.

— Неужели я ее светиться на дело возьму?

— Тогда отдыхай. Обедать будешь?

— Нет, только чаю попью. Я на дело впроголодь иду, как волк.

Жорик засмеялся, сверкнув золотыми зубами. Он ушел, а Мишка лег на диван, взял найденную на полке книгу «И один в поле воин…» и читал до вечера. Когда стемнело, он проверил инструмент, спрятал в поясе, надетом на голое тело, паспорт — подарок дружка Ашота — и деньги. Оделся.

Внезапно набежали тучи, и по подоконнику барабаном застучали дождевые капли. Мишка подошел к окну. Во дворе стояла плотная стена ливня. Это был особый, короткий и сильный южный дождь. Он словно светился в темноте, в огне фонарей, казался голубовато-чистым. Давно он не видел таких дождей. Там, на Севере, они были затяжными и пугающе темными.

Дождь перед делом — к удаче. Хорошая примета. Значит, бог бродяг Болдоха посылает ему весточку, обещает, что сладится нынче вечером всё.

Ливень прекратился так же внезапно, как и начался. Только со звоном падали капли в стоящие под водостоками кадушки.

Мишка закурил. В сыром воздухе запах табака был особенно резким — давал понять, что дух его был лишним в этом буйстве ощущений.

— Пошли, — сказал вошедший в комнату Жорик, — пора, Миша.

Махаон вынул из кармана ксиву, сделанную Ястребом, положил на стол. Жорик мазнул по паспорту глазами, но сделал вид, что совершенно не придал этому значения. Они вышли в сад, в мир необычайных после дождя запахов. Цветы благоухали нежно и остро.

— Как пахнет, а? — хлопнул Мишку по плечу Жорик.

— Как в крематории.

— Ты что, ты что… — Жорик сплюнул через левое плечо и перекрестился, — не говори так, а!

У калитки их ждала машина. Ехали долго, петляли по улицам. Наконец, у мрачного четырехэтажного дома машина остановилась. По черной, вонючей лестнице они поднялись на чердак.

— Пришли, — вздохнул Жорик. — Теперь будем ждать.

— Твои шестерки где?

— Уже работают.

Обычно курить очень хочется, когда нельзя. Мишка это знал по богатому жиганскому опыту, поэтому он достал спичку и начал перекатывать ее зубами. Ждать и убегать для него — дело привычное, вот догонять он не умел. Откуда-то доносились звуки песен. Видимо, мусора серьезно гуляли во дворе банка. Почему-то Мишке внезапно показалось, что жизнь его остановилась. Встала, как дрезина, упершаяся в рельсовый ограничитель. Словом, эта ночь разорвала ее на две части. В одной осталось все его прошлое, другая обещала быть необыкновенно прекрасной.

Он знал, что сделает со своими деньгами. Четвертак, полученный сегодня от Жоры, да двадцатник в заначке дадут ему возможность пожить неплохо. Он не поедет в Сочи с Жорой, а рванет в Ялту, к старому дружку. Домик маленький купит, на работу устроится. А там посмотрит. Южная жизнь — веселая, легкая, как конфетти. Посмотрим, как сложится. Посмотрим.

Вот уже совсем темно стало, сквозь чердачное окно начал пробиваться прохладный ветерок. Он немного остудил разгоряченное лицо, и Мишка задремал. А проснулся от звука голосов. Жорик с кем-то невидимым в темноте говорил по-армянски.

— Поспал, Миша? — наклонился к нему Жорик.

— Немного. Пора?

— Ну и нервы у тебя.

— Вылечил в лучшем санатории Лабытнанги.

— Ты что, ты что… — Жорик снова трижды плюнул через плечо, — такое перед делом вспоминаешь.

— А ты, Жорик, наколку на груди изобрази: «Кто не был — тот будет. Кто был — не забудет».

— Веселый ты, Михаил, сегодня.

— На веселое дело идем.

Мишка раскрыл сумку и вынул халат. Обычный синий рабочий халат.

— Я готов.

Мимо двух молчаливых амбалов они прошли к чердачному окну.

— Давайте я вашу сумку понесу, — сказал один из них с сильным акцентом.

— Не надо, браток, я, как Диоген, все свое ношу с собой, — ответил ему Мишка.

— Не слышал такой кликухи.

— Не слышал и не надо, — зло прошипел Жорик, — тебе по закону с таким человеком, как Махаон, базлать без разрешения нельзя.

Они вышли на крышу. Внизу разбегались улицы золотистыми фонарными строчками. Ничего не скажешь, красивый вид.

пропел Мишка куплет с детства приставшей к памяти песни.

— Веселый ты парень, Миша, — помотал головой Жорик, — ничего не боишься.

— Боюсь, Жора, боюсь.

Чего он боится, Мишка пояснять не стал. Надо было перепрыгивать на крышу банка. Потом они влезли в чердачное окно. Мишка зажег фонарик. Чердак был завален перевязанными шпагатом пачками документов.

— Пожара не боятся, — шепнул он Жорику.

Дверь.

Лестница.

Снова дверь.

Комната заставлена старыми столами, стульями, шкафами. Посередине пол был вскрыт и виднелся черный проем.

Мишка достал из сумки альпинистский трос. Вот то, что он искал. Под одним из окон батарея была снята, а из стены торчали крепежные крюки.

Махаон сноровисто обмотал трос вокруг крюка. Затянул, подергал. Вроде порядок. Он сбросил трос в дыру. Повесил через плечо сумку.

— Ну, я пошел.

— С богом, — прошептал Жорик и перекрестился.

Мишка протиснулся в дыру и осторожно спустился. Подошвы мягко коснулись пола. Махаон достал фонарик. Жесткий конус света вырвал из темноты стеллажи, уложенные запечатанными в полиэтилен пачками пятидесятирублевок.

Вот это да. Вот это место.

И в ушах зазвенела старая уркаганская песня, которую пел под гитару его сосед Юра Ельцов: