Эдуард Хруцкий - Зло

А новая работа, хотя и была не очень приятной, но зато прибыльной. Она разрабатывала одного из московских торговых боссов. Мужик он был хамоватый, гулявый и сексуально невоздержанный. К нему Наташа применила хорошо отработанную систему влюбленной и алчной рабыни.

Они вечерами в компании таких же прожженных торгашей гудели в подмосковных кабаках, и он делал с ней все, что хотел, в осыпавшихся кустах рядом с ресторанами, в машине и на квартире в доме на проспекте маршала Гречко, где в одной из комнат стояла огромная кровать. Остальные три пустовали, а обставлена была только кухня — с холодильником, набитым выпивкой и продуктами.

Работать с этим контингентом было легко, после первой рюмки у Степаныча и его коллег развязывался язык, и они хвастали своими коммерческими подвигами. С продуктами у нее проблем не было. Более того, новый любовник все время совал ей пачки денег и даже норковую шубу презентовал. Она безотказно выполняла все его желания и однажды, когда он пристроил ее на заднем сиденье «Волги», с холодной ненавистью подумала, какой срок ее партнер получит через несколько месяцев.

Ох, как же она ненавидела эту компанию жрущих и крепко пьющих жуликов. Терпеть не могла их хорошеньких продавщиц и длинноногих алчных манекенщиц, хихикающих по любому поводу.

Однажды Степаныч потащил ее на день рождения к директрисе кафе «Артистическое» в проезде МХАТа. Компания там собралась изумительно пестрая, вместе с торгашами за столом сидели знаменитые актеры, которых много лет директриса выручала в трудную минуту жизни. В зале кафе торгаши отошли на второй план и перестали быть королями жизни. Они заискивали перед Павлом Массальским и Олегом Ефремовым, Георгием Епифанцевым и Виталием Беляковым.

И Наташа испытала мстительное победное чувство. Жизнь заключалась не только в икре и марочном коньяке.

— У меня голова разболелась, — шепнула Наташа своему кавалеру, — я выйду на воздух.

— Ну иди, иди, моя птичка. Только недолго, здесь во дворе есть симпатичная лавочка, ты должна губками поработать.

— Конечно, мой повелитель, — шепнула Наташа и, накинув пальто, вышла на улицу.

Только что закончился спектакль «Старый Новый год», и народ выходил из театра. Переулок сразу ожил, наполнился смехом и веселыми голосами. И Наташа остро позавидовала этим людям, живущим другой, совершенно непохожей на ее, жизнью.

И вдруг она увидела Юру Ельцова. Он шел, обняв за плечи ту самую Ирку из театрального журнала. Они находились совсем рядом. Прошли и не заметили, потому что были заняты только друг другом. И злое чувство захлестнуло Наташу. Мужик, по уши втюрившийся в нее, теперь идет с этой сучкой. Безусловно, Ирка — баба видная, но с ней ни в какое сравнение не идет. И ей немедленно захотелось домой… от этого Степаныча и его подпыхачей. Но годами выработанный охотничий инстинкт подавил неприятные мысли и заставил сосредоточиться на работе.

Из арки появился полупьяный Степаныч и поволок ее в глубь двора, где рядом с черным ходом кафе между помойными баками и стеной притулилась лавочка.

— Скорее, киска, — дышал он ей в лицо перегаром. — Скорее, поработай губками, сил нет терпеть.

Ирина и Юра не увидели Наташу. Вот уже несколько дней они вообще ничего не замечали. Жизнь для них сузилась, словно бальзаковская шагреневая кожа, и в ней осталось место только для них двоих. Как это получилось, ни он, ни она толком объяснить не смогли бы. Просто была ночь в Переделкине, они сидели молча на террасе, тесно прижавшись друг к другу, ощущая тепло тел и слушая, как тихо подкрадывается осень.

Потом поехали к Голованову и веселились, как могли. А потом, через несколько дней, была ночь в квартире Ирины в Дегтярном переулке, ночь, определившая их дальнейшую судьбу.

Они как-то сразу стали одной семьей: два Ельцова и молодая красивая женщина. Вечерами она листала Юркин сценарий, поражаясь, как быстро и хорошо он пишет. Неведомый поселок на Каспии Гасан-Кули в сценарии становился местом, где, несмотря на дикую жару летом и штормы зимой, выращивают овец, ищут нефть, ловят рыбу. Трудовым был этот маленький поселок, недалеко от границы с Ираном, и люди, жившие в нем, гордились своей работой.

Она никому не признавалась, что полюбила Ельцова сразу, с первого дня, как увидела его. Тогда ее муж притащил Юру в гости. Она слишком хорошо знала своего благоверного, чтобы не заметить, какую острую, но хорошо скрываемую неприязнь испытывает он к гостю.

Ее муж был отличником. Каждый класс в школе он заканчивал с почетной грамотой, возглавлял пионерскую, а потом школьную комсомольскую организацию. Школу окончил с золотой медалью, Институт международных отношений — с красным дипломом. Отец его был известный телевизионный журналист-международник, беспощадно разоблачавший империалистов с голубого экрана. Он попал в обозреватели из международного отдела ЦК КПСС и к журналистике не имел раньше никакого отношения, поэтому так умело доносил до зрителей генеральную линию партии.

Он, естественно, пристроил сына-отличника в ведущую газету страны. Но в доме на Пушкинской площади, в газете, которую в свое время поднял Алексей Аджубей, еще жили традиции подлинной журналистики. Недостаточно было иметь красный диплом и папу со связями в ЦК, требовалась еще одна малость — умение писать.

А вот этого у бывшего мужа не было. Конечно, по материалам иностранной прессы он мог состряпать безликий обзор, над которым потом бились дежурные редакторы.

Но в печати был еще один путь — административный, и Леня быстро занял пост заместителя редактора отдела международной информации. Это был его потолок.

Ирина вышла за него замуж рано, когда Леня учился на последнем курсе института. Он ей нравился, да и кругом говорили ей:

— Не будь дурой, такого жениха упускать нельзя.

Она и не упустила. После театроведческого факультета ГИТИСа ее пригласили на работу в журнал «Театр», в котором она печаталась со второго курса. Ее считали хорошим журналистом и знающим театроведом. Жили они с Леней вполне неплохо до тех пор, пока он не попал в редакцию, где собрались так называемые лучшие перья страны. И когда ее муж понял свою никчемность и творческое бессилие, в доме началась ужасная жизнь. Она не выдержала его бесконечных разговоров о несправедливости, о кознях коллег, не выдержала истерик, вызванных жгучей завистью, и они разошлись. Ирина собрала свои вещи и перевезла их в Дегтярный переулок, где жила в квартире покойной бабушки. Самое интересное, что муж не сказал ей ни слова, у нее даже создалось впечатление, что он рад ее уходу.

За пять лет жизни с Леней она стала одним из ведущих театральных критиков, а это тоже вызывало у него завистливую враждебность.