Дарья Булатникова - Пороги рая, двери ада

На этот раз мне приснился сон — ржавые осенние лужи, настоянные на сухой листве, через которые я перепрыгивала, идя по бесконечной аллее. В конце аллеи меня ждал какой-то очень дорогой мне человек, и я была уверена, что все мои беды закончатся, как только я с ним встречусь. Но аллея вела далеко в чащу старого парка, и я очень спешила, опасаясь, что человек уйдет, не дождавшись меня.

Проснулась я, задыхаясь, с колотящимся сердцем, и долго приходила в себя. Но тонкие солнечные лучи, пробивающиеся через ставни и шевелящиеся от колыханья летней листвы за окном, выглядели такими жизнерадостными, что я, в конце концов, вылезла из-под одеяла и в одной футболке босиком прошлепала а кухню. Поставив чайник на плитку, я залезла в буфет и обнаружила там множество баночек с вареньем и ванильные сухарики. Кофе не было, и пришлось заваривать чай. Из купленных накануне продуктов я соорудила два чудовищной величины бутерброда с сыром, ветчиной и толстым слоем масла. Когда я впихивала в себя остатки второго бутерброда, в дверь кто-то осторожно поскребся. Я натянула джинсы и пошла открывать. На крылечке топтался мелкий плешивый мужичок, явно страдающий от желанья опохмелиться. Увидев меня, он несколько оробел и представился:

— Сосед я ваш, извиняйте. Вот, познакомиться решил. Вчерась Петровна съехала и сказала, что, значит, новые хозяева поселяются. Так что с новосельицем вас!

Я критически осмотрела несуразную фигуру и представилась:

— Меня Ларисой зовут. А вас?

— А нас — Григорием, Гриней то есть. А супружницу мою Настей кличут. Так что мы вас вечерком к себе ждем, чтоб, значит, ваше новоселье по-соседски отпраздновать.

Понятно, желают пьянку закатить по уважительному поводу. Этого мне еще не хватало! Тут за забором раздался зычный вопль. Я вздрогнула, а Гриня даже бровью не повел, продолжая вопросительно смотреть мне в рот. Вопль повторился, на этот раз я разобрала слова «Гришка» и «паразит». Через секунду за невысоким забором, разделяющим мой и соседний дворы, появилась гренадерская фигура в ситцевом сарафанчике.

Могучая дама перегнулась через заборчик, ухватила прислоненную к нему палку и запустила ею в сторону крыльца. От столь значительного усилия, она утомилась и ненароком задремала, наполовину свесившись с забора. Гриня подмигнул мне и спросил:

— Видала? Не баба, а Илья Муромец! Разве ж еще такую найдешь? И не смотри, что ругается, вообще-то она у меня ласковая и тихая.

Я с сомнением уставилась на «тихую» Настю и поняла, что она тоже нуждается в хорошей опохмелке.

Вздохнув, я нашарила в кармане хрустящую бумажку и протянула ее Грине.

— Давай, сосед, гони в магазин и отпразднуй с Настей мое новоселье, а то у меня забот полон рот, я сегодня поздно вернусь.

— Дак мы тебя дождемся, не сомневайся! — радостно завопил мужик, схватил купюру и, засовывая ее в карман дырявых штанов, поспешил со двора, выкрикивая супруге обещания немедленно ее утешить и порадовать.

Избавившись от аборигена, я вернулась в дом и стала собираться в город. Я опять накрасилась до неузнаваемости, надела длинную юбку и босоножки на плоской подошве. Потом, подумав, напихала в лифчик ваты, и натянула трикотажную кофту с большими поролоновыми подплечниками. Теперь из зеркала на меня смотрела аппетитная приземистая, несколько вульгарная бабенка. Если учесть, что я обычно носила короткие юбки и каблуки не ниже двенадцати сантиметров высотой… В общем, я решила ехать на собственные похороны. И никакие доводы о рискованности такого решения не действовали.

Мой внутренний голос просто захлебывался от негодования. Брызжа слюной, он пытался остановить меня и не дать совершить глупость, о которой я буду жалеть всю оставшуюся жизнь. Но я послала его подальше и отправилась на другой конец города.

До двух часов, когда должны были состояться похороны, оставалось время, и я по пути заехала в моментальную фотографию, где снялась на паспорт и права.

Подъезжая на троллейбусе к кладбищу, я украдкой засунула за щеки кусочки ваты, как делала героиня романов Марининой, когда хотела изменить внешность. Заглянув зеркальце, я мрачно полюбовалась своим еще не принявшим нормальный вид носом и хомячьим щечками, свисающими из-под больших темных очков.

Рожа была такая, что внутренний голос был вынужден заткнуться и только изредка трусливо поскуливал.

Около кладбища я увидела множество автомобилей, в основном иномарок. Людей было неожиданно мало, и я решила, что основная толпа собралась внутри церкви, где шло отпевание. Поэтому я осторожно ушла как можно дальше и присела у какой-то могилки на скамеечку, из-за кустов наблюдая за входом в церковь. В горле встал маленький твердый комок, и я никак не могла его проглотить. Словно со стороны я наблюдала за собой и ужасалась — вот сейчас, в освещенном свечами и лампадами храме отпевают меня и моего мужа, а я, душа неприкаянная, нахожусь снаружи и жду, пока похоронят меня и мою жизнь. Несмотря на жаркий полдень, мне стало вдруг зябко от мысли, что осталась я на этом свете случайно, что меня уже оплакал мой сынуля. Слава Богу, хоть и грех так говорить, что мои родители не дожили до этого дня.

Я вспомнила, как умер неожиданно папа — сердце не выдержало простой операции по удалению аппендицита. Севка тогда только начал работать его заместителем, и первым примчался к нам. Собственно, с этого и началось наше с ним сближение. Он был все время с нами, помогал организовать похороны, поддерживал нас с мамой. И остался рядом и после похорон. Мы поженились через четыре месяца. Мама дождалась рождения Егорки и умерла, угаснув от рака. Потом уже я поняла, что она не хотела лечить болезнь, не хотела растягивать мучения, не хотела продолжать жизнь, потерявшую смысл после смерти папы. А я вот живу и собираюсь жить дальше, потому что у меня есть мой малыш и ему без меня будет очень плохо.

Тут я очнулась и увидела, что из церкви повалила толпа, с боковых дорожек тоже подходили люди, и я, словно загипнотизированная, поднялась и направилась к паперти. Когда я подошла, закрытые гробы уже вынесли — два огромных полированных дубовых прямоугольника, очень солидные и дорогие гробы. Перед ними шел священник с кадилом. Толпа расступилась. Из дверей появилась группа людей в черном. Я отступила за куст жасмина и, затаив дыханье, смотрела на Игорька и Симу, ведущих за обе руки Егорку. Его тонкая шейка была напряженно вытянута, он вертел головой во все стороны и выглядел таким растерянным, что сердце мое сжалось и превратилось в пульсирующую точку. На секунду мне показалось, что он заметил меня, но его заслонили фигуры мужчин — друзей, коллег Севки. Из своих подруг я заметила только Любу Симонову, но она, одетая в скромный темный костюмчик, держалась поодаль от основной группы.