Дарья Булатникова - Пороги рая, двери ада

Я немного послонялась среди этого металлолома, обнаружила шустрого паренька в джинсовом комбинезоне и, сунув в карман этого комбинезона двадцать долларов, попросила показать мне неброскую машинку, которая могла бы некоторое время возить меня без особых проблем. Мальчонка, почесав стриженую голову, уверенно ткнул пальцем в серебристо-коричневую «девятку». Я села за руль и немного покаталась по площадке. Потом зашла в голубой вагончик, где за сравнительно небольшую сумму, получила документы на машину и транзитные номера. И те и другие вызывали большое сомнение, но меня пока вполне устраивали.

Обретя машину, я вздохнула с облегчением и немедленно отправилась в город, залив полный бак бензина на ближайшей заправке. Я спешила успеть до полудня к офису «Элко», нужно было посмотреть, что там произойдет. Кажется, Самурай задумал устроить Игорьку какую-то пакость.

Я припарковала машину недалеко от входа, но не на стоянке фирмы, которая насквозь просматривалась видеокамерами, нацепила на нос свои темные очки и стала ждать.

На моих часах было начало первого, когда из офиса, не торопясь, появился довольный и веселый Игорек в сопровождении Симы. Благодушие так и светилось на его холеной физиономии. Я уставилась на эту наглую ненавистную рожу и прозевала момент, когда рядом с крыльцом появилась задрипанная «копейка» с облезлыми тонированными стеклами. На минуту она заслонила от меня парочку, а когда, взвыв мотором, рванула прочь, Игорек уже лежал на тротуаре, а рядом громко визжала Сима.

Зрелище меня не потрясло, я нечто в таком роде и ожидала. Я поскорее отъехала и устремилась за «копейкой», та улепетывала недалеко — через два квартала остановилась, из нее выскочил неприметный блондин в перчатках и, как ни в чем не бывало, зашел в большой кондитерский магазин. Я знала, что у магазина два входа и быстренько свернула за угол. Киллер не обманул моих надежд — через пару минут он появился в дверях, оглянулся по сторонам и сел в старенький «Опель». За рулем «опеля» сидел Самурай. Они проехали мимо меня, — из открытого окна раздавалось довольное ржание, бандиты радовались удачной работе.

В глубокой задумчивости я вернулась домой. С одной стороны — хорошо, что с Игорьком разобрались без моего участия, с другой — плохо, ведь оставались еще Самурай, Митрофан и Седов. Слишком их много для одной слабой женщины. Очень мне не хотелось идти на контакт с Мурзой или Проней, но пока иного выхода я не видела. Хотя… Что, если Митрофан занялся самодеятельностью? Чтобы получить ответ на этот вопрос мне просто необходимо сунуть нос, нет только кончик носа к бандитам. Было лишь одно препятствие — я совершенно не знала, где их искать.

Переполненная этими мыслями, я открыла дверь дома и уже хотела войти в комнату, когда услышала доносящееся с веранды громкое чавканье. Я на цыпочках подошла к проему, завешенному только ситцевой шторкой, и заглянула за нее.

Прямо посередине веранды, по-турецки поджав ноги, спиной ко мне сидел худенький мальчишка в трусиках и маечке. Перед ним стояла наполовину пустая двухлитровая банка варенья, и он сосредоточенно поедал его столовой ложкой, сопя и отдуваясь. Я не столько рассердилась, сколько испугалась за здоровье ребенка — такое количество варенья ему просто вредно. Мальчишка, наконец, почувствовал мое присутствие за спиной и вскочил на ноги. Ему было лет семь, не больше, и выглядел он перепуганным воробьишкой — встрепанные рыжеватые кудри, руки в цыпках и перемазанная вареньем рожица. Бежать ему было некуда и он сжался от страха.

— Слушай, как тебе удалось слопать столько варенья? — поинтересовалась я.

Он озабоченно посмотрел на банку и вздохнул, но промолчал. Глазищи у него были зеленые, разбойничьи.

— Ну, рассказывай, откуда ты такой взялся? Имя у тебя есть?

— Федька я, — неохотно буркнул он.

— Так, Федор, значит. Знавала я одного Федора, тот тоже сладкое любил, — припомнила я одного нашего охранника, вечно жевавшего шоколадки и ириски.

Мальчишка снова покаянно вздохнул, только в это его покаяние я ни на секунду не поверила. Просто взяла его за руку, отвела в комнату, достала из холодильника коробку с эклерами и персиковый сок. Можете себе представить, он съел семь пирожных и скис только на восьмом! Отвалился от стола, погладил округлившийся, словно у щенка, животик и расцвел широкой, до ушей, улыбкой. Во рту его не хватало двух нижних зубов. Я не удержалась и засмеялась. Так мы некоторое время и сидели, хихикая. Потом я спросила:

— Ты чей такой?

— Был бабы Зоин и мамкин, а теперь ничей. Просто свой собственный.

Мне враз расхотелось смеяться. Через полчаса я выяснила непростую Федькину судьбу. Жил он в Шушановке с рожденья, без отца, только с мамой. У них с бабкой, которая была мальчишке на самом деле прабабкой, был старенький домишко. Баба Зоя умерла два года назад, а прошлым летом мать нанялась кассиршей куда-то, но ее обвинили в растрате и посадили аж на три года.

За Федькой приходили много раз, хотели в детдом забрать, но ему в приют ужасно не хотелось, и он всякий раз умудрялся спрятаться или убежать от дамочек из опекунского совета. Ловить мальца по шушановским задворкам для них было делом непосильным — Федька знал наизусть все закоулки и поймать его было невозможно. Дважды на него милиция устраивала самые настоящие облавы, но сердобольные шушановские жители прятали мальчишку, хотя и бранили за нежелание облегчить себе судьбу.

Зиму Федька провел в домишке, топя печку чем попало и питаясь тем, что соседи дадут, или что удастся утащить. По шмыганью конопатого носа я поняла, что ему пришлось несладко. Хорошо, что мать как-то научила его буквам, а как складывать слова, он сообразил сам. Вот и прочел все старые книжки и газеты в доме. Газеты постепенно сжег, а книжки до сих пор перечитывает, ведь электричество в доме отключено за неуплату и телевизор не работает.

Весной жизнь стала веселее — народу стало побольше, можно искупаться в ручье, незаметно залезть в соседский погреб или нарвать чего-нибудь ночью на огородах. Правда, за ним опять приходили пару раз. Но соседи молчали, как партизаны, и от него отстали, решили, что за зиму сгинул.

А сегодня ему так захотелось полакомиться чем-нибудь вкусненьким, что он рискнул залезть в знакомый дом и утащить варенье. Галина Петровна и раньше его подкармливала, даже звала к себе жить, но он не очень ей доверял, строгая больно. Он прожил в одиночку почти год и рассчитывал продержаться еще две зимы, до возвращения матери. Беспокоило его только одно — школа. В прошлом сентябре он должен был пойти в первый класс, а если пропустит еще два года, то в школе ему придется учиться с малявками, стыдно будет. Тут он печально вздохнул и сцапал восьмую эклерину.