Ксавье Монтепен - Лучше умереть!

Во вторник утром Овид, нарядившись порученцем и для пущей важности нацепив на себя медаль, вышел из дома и на площади Клиши сел в омнибус, дабы с пересадкой добраться в район острова Сен-Луи. Узнать дижонца было невозможно: он был тщательно загримирован и с головы до пят выглядел так, как и положено настоящему порученцу. Подходя к дому, где жила Люси, Овид достал из кармана листок бумаги с адресом девушки, затем свернул под арку, прошел через двор, направился к привратницкой, прикидываясь, будто читает имя, написанное на клочке бумаги, и произнес:

— Простите, сударыня, как мне найти госпожу Люси?

— Седьмой этаж, правая дверь.

— Она сейчас дома?

— Да, наверняка.

— Премного благодарен.

Овид пошел к лестнице и стал подниматься по ступенькам. На третьем этаже он остановился.

«Раз малышка до сих пор дома, — решил он, — значит, она на дому и работает. А в мастерскую ходит лишь изредка, чтобы отнести выполненный заказ. Это нужно проверить».

Он выждал минут пять, потом вернулся вниз. С набережной Бурбонов он отправился на улицу Сент-Оноре, где без труда нашел мастерскую госпожи Огюстин. Во всю длину балкона на втором этаже красовалось написанное золотыми буквами имя знаменитой портнихи.

Он уверенно поднялся в мастерскую и позвонил у дверей. Ему открыл вышколенный слуга в ливрее, который провел его затем к одной из девушек, работавших в примерочной, — очень хорошенькой, одетой по последней моде, явно служившей живым манекеном для демонстрации восхитительных туалетов, изобретаемых портнихой. Овид счел нелишним придать своему облику вполне определенный местный колорит, поэтому заговорил так, как это свойственно лишь уроженцам Оверни.

— Пжалста, где гашпажа Луши?

— Что еще за « гашпажа Луши »? — расхохоталась примерщица.

— Да маштерица ваша, шорт возьми!

— А! Люси… Она здесь не работает. Она шьет на дому.

— На набережной Бурбонов, да?

— Да. А у вас что, письмо для нее?

— Нет… Поручение одного гашпадина.

— Прелестно! Так я и думала. Ага! У этой святоши какие-то там господа знакомые водятся! Ну что ж! Вам, гашпадин, придется сходить к ней домой! Люси у нас гордячка, выпендривается на все лады и сюда заглядывает лишь для того, чтобы отдать свою работу да взять нужные пуговицы и нитки.

— Благодарю, шударыня.

— А что за господин вас послал?

— Ошень богатый гашпадин, шударыня.

Овид направился к выходу. «Везет же этой дурехе Люси», — с досадой подумала девушка и вернулась в примерочную.

Дижонец, спускаясь по лестнице, размышлял:

«Она завистлива и ненавидит свою подругу. Не исключено, что это может сыграть нам на руку. В моем деле все средства хороши».

Выйдя на улицу, он остановился.

— Люси приходит сюда лишь в тех случаях, когда нужно отнести выполненный заказ, — пробормотал он. — Значит, средь бела дня ничего с ней не сделаешь. Чтобы успешно провернуть дельце, нужно получить более подробные сведения. Вопрос — от кого? Черт возьми, все от той же барышни! Сам же себе только что говорил, что все средства хороши. Она-то мне и поможет сообразить, как с этой задачей справиться.

И, вместо того чтобы уйти, Овид, желая немедленно приступить к осуществлению только что пришедшего ему в голову замысла, вернулся обратно и направился к привратницкой. Привратника не было на месте; его жена готовила обед.

— Простите, сударыня, — обратился он к ней, — я хотел бы кое-что у вас узнать.

— Что вас интересует, голубчик?

— Вы не подскажете случайно, в котором часу кончают работать мастерицы госпожи Огюстин?

Консьержка улыбнулась с понимающим видом — женщина явно знакома была с изнанкой парижской жизни и прекрасно знала, что кроется за подобным вопросом.

— Сами интересуетесь или кто послал?

Овид рассмеялся.

— А вы на редкость понятливая! — заметил он, вкладывая в руку собеседницы луидор. — Нет, конечно же, не сам.

Консьержка взглянула на монету, и улыбка ее стала еще более приветливой.

— А меня хлебом не корми, дай только поболтать, — сказала она. — У госпожи Огюстин разные девушки работают: швеи, продавщицы, примерщицы.

— Именно примерщицы меня и интересуют.

— Ну что ж! Они кончают работу в восемь вечера. Их трое: госпожа Ирма, госпожа Рэн и госпожа Аманда — довольно хорошенькая и кокетливая девушка… она из них самая молоденькая.

— У нее еще на правой щеке родинка внизу?

— Точно.

— А днем они куда-нибудь отлучаются?

— Начиная с одиннадцати, по очереди ходят обедать в ресторанчик неподалеку.

— Спасибо, голубушка.

Узнав все, что нужно, Овид ушел. Мгновение спустя появилась Аманда и, заглянув в привратницкую, спросила:

— Госпожа Барде, у вас ничего для меня нет?

Госпожа Барде с таинственным видом поджала губы.

— Пока нет, но, наверное, будет.

— Что? О! О чем это вы?… Госпожа Барде, миленькая, ну скажите же.

— Сейчас у меня ничего нет, но мне известно, что, по всей вероятности, скоро вы будете получать записочки, ибо кое-кто проявляет к вам интерес.

— Значит, кто-то с вами обо мне говорил?

— Меня расспрашивали по вашему поводу.

— Ой, а кто? Какой-нибудь шикарный господин?

— Речь идет не о том, кто меня расспрашивал; а тот, кто его послал, выглядит, надо думать, вполне шикарно.

— И что же его интересовало?

— В котором часу вы ходите обедать… когда кончаете работать…

— А что вы ответили?

— Ответила, все как есть, а потом принялась вас расхваливать на все лады.

— Госпожа Барде, если мне вдруг повезет, я уж не забуду отблагодарить вас должным образом… Подарю вам золотые часы на цепочке.

— Считайте, что они уже мои.

— Ладно, побегу на обед… я и так уже задержалась.

Аманде Регами было двадцать два года. Она отличалась весьма приятной внешностью и восхитительным умением преподнести себя в красивом платье. Именно поэтому ее и взяли к госпоже Опостин. И роскошно одевали, дабы все могли оценить по достоинству творения модной портнихи, — и выглядела она в них на редкость элегантно; так что ее сначала взяли на работу, а потом уже обучили ремеслу примерщицы.

Будучи напрочь лишена каких-либо моральных устоев, Аманда мечтала лишь о праздности, роскоши и прочих радостях исключительного характера. Идеалом ей служили те женщины, ремесло которых заключалось в том, чтобы быть хорошенькими; в Париже они всегда в центре внимания, и Аманда старалась во всем походить на них. Она знала, что хороша собой, и в радужных мечтах о будущем ей грезились особняк где-нибудь неподалеку от улицы Прони, слуги, карета и открытая коляска, литерная ложа на премьерах и бордоские раки в отдельных кабинетах.

Прежде чем попасть к госпоже Опостин, она год прожила в Жуаньи у модистки, откуда вынуждена была уехать вследствие некоей весьма досадной истории.