Ксавье Монтепен - Кровавое дело

Он взял эту букву в руки и стал внимательно разглядывать.

— Черт возьми! — громко воскликнул он.

— Что такое?

— Да вот на букве номер написан чернилами!

— Полно тебе!

— Видишь? 27-й номер!

Сторожа принялись разыскивать номера по порядку и укладывать их на столе. Наконец была уложена пятьдесят девятая буква. Вышло следующее:

«Продолжайте отпираться. Деньги в верном месте. Дочь исчезнет. Скоро будете свободны».

— Поди-ка позови сюда инспектора, — сказал сторож.

Не прошло и минуты, как дежурный инспектор прибежал со всех ног.

— Что, что такое? Что случилось?

Сторож показал инспектору цифры, написанные на оборотной стороне букв.

Инспектор потирал руки от удовольствия.

— Браво, дети мои! Думаю, я не ошибусь, если скажу, что вас ждет очень и очень хорошее вознаграждение.

Инспектор, взяв в руки эту оригинальную корреспонденцию, отправился сообщить о сделанном открытии директору тюрьмы.

Тот внимательно осмотрел все и через несколько минут поехал в окружной суд. Но следователя в кабинете не оказалось, и директор был вынужден ожидать его в течение двух часов.

Как только он вернулся, директор был немедленно введен к нему в кабинет.

Буквы снова были сложены в слова, и Ришар де Жеврэ прочел собственными глазами фразы, представляющие собой новые и подавляющие улики против Анжель Бернье.

Господин де Жеврэ немедленно дал знать начальнику сыскной полиции, и час спустя все находившиеся налицо агенты получили приказ разыскать посыльного, доставившего в тюрьму пакет.

Леон собрался сходить к Анжель Бернье вместе с Рене. Было поздно, а из квартала Дофин в Батиньоль — не близко, и потому молодые люди наняли карету. На углу они вышли, желая идти дальше пешком.

Друзья шли рядом, ища глазами лавку Анжель.

— Вон там москательная лавка, видишь… — сказал Рене. Но он не закончил фразы, заметив, что ставни лавки наглухо закрыты, и повернулся к Леону, побледневшему, как смерть, при виде такой неожиданности.

— Лавка заперта… я предчувствую несчастье, — произнес сын нотариуса и вытер пот, выступивший крупными каплями на лбу. — Вдруг Эмма-Роза умерла!

— Консьерж объяснит нам, зайдем к нему!

Леон с трудом шел: сильная слабость овладела им.

Консьержа не оказалось дома, а жена его шила на швейной машинке и подняла голову, не отрываясь от работы.

— Москательная лавка заперта? — спросил ее Рене Дарвиль.

— К сожалению, да, сударь, — ответила она. — И, боюсь, ее никогда больше не откроют.

— Никогда! — повторил Рене. — Так случилось несчастье?

— Ах, сударь, несчастная женщина арестована!

Леон, не помня себя от горя, воскликнул:

— Арестована! Madame Анжель арестована! Возможно ли это?

— Точно так, сударь.

— Но по какой причине?

— Ее обвиняют в соучастии в убийстве.

— Но это бессмыслица, чудовищно! Это ужасная клевета!

— Все в нашей округе того же мнения, потому что Анжель пользовалась всеобщим уважением, — но, по-видимому, у нее нашли улики.

— Но ее дочь? — спросил Леон глухим голосом.

— Ее выгнали из дома, выгнали из собственной квартиры.

Молодого человека мороз продрал по коже.

— Но что же сталось с несчастной девочкой? Где она?

— Mademoiselle Эмму-Розу приютила у себя старая служанка ее матери. По всей вероятности, вы ее там можете увидеть.

— Где она живет?

— Близехонько, в доме 108.

— Как ее зовут?

— Катерина.

— Благодарю вас, вы мне оказали большую услугу, — воскликнул Леон Леройе с жаром; затем прибавил, обращаясь к своему другу: — Пойдем, я хочу видеть mademoiselle Эмму-Розу, не теряя ни минуты.

И он увлек за собой Рене, тоже сильно взволнованного горестными новостями.

В тот же самый день, в три часа, Катерина, возвратясь с работы, была крайне удивлена, не найдя на своем чердаке Эммы-Розы. Впрочем, она подумала, что молодую девушку, вероятно, опять увезли в суд по приказанию следователя.

Пробило четыре часа, половину пятого, потом пять. Уже стемнело, а девочки нет как нет. Услышав, что кукушка прокуковала пять раз, Катерина испугалась. Почему не везут Эмму-Розу? Вдруг она вздрогнула, услышав стук в двери.

«Наконец-то!» — подумала бедная служанка и побежала отворять. На пороге стояли два незнакомца. При виде их Катерина отступила, полагая, что молодые люди ошиблись. Леон поклонился и спросил:

— Не вас ли зовут Катериной?

— Да, сударь.

— Мы друзья вашей барышни… Позвольте нам повидаться с Эммой-Розой!

— Войдите, пожалуйста, господа, но Эммы-Розы нет дома, и я очень удивлена и беспокоюсь…

— Она ушла! — воскликнул Леон.

— Да, сударь, и уже давно. Я не знаю, что и думать, и ужасно боюсь.

Леон побледнел.

— Вы не спрашивали у соседей?

— Узнавала везде.

— Боже мой! — воскликнул Леон с отчаянием. — Что с ней случилось? Неужели новое несчастье?

— Успокойся, мой друг, — сказал Рене Дарвиль. — С минуты на минуту она может вернуться; не станем мешать, а зайдем попозже и убедимся, что беспокоились совершенно напрасно.

В десять часов оба студента вернулись к Катерине — Эмма-Роза не вернулась! Рене и Леон прождали до половины одиннадцатого, но все напрасно; теперь нельзя было сомневаться в несчастье. Но какого рода оно было — вот до чего напрасно доискивалось их ошеломленное воображение.

— Мы придем завтра. Может быть, вы сообщите нам что-нибудь утешительное, — сказал Рене Катерине, покачавшей печально головой, и увел с собой друга.

Ровно в семь часов Оскар Риго позвонил у дверей своей сестры. Мариетта сообщила, что обед готов, но барыня еще не вернулась. Носильщик буквально умирал с голоду и сел за стол один, так как Софи просила не ждать ее.

Послышался звонок колокольчика.

— Вот и барыня! — воскликнула Мариетта и бросилась отворять дверь.

— Ты обедал? — спросила Софи.

— Да еще как славно, сестрица! Честное слово, у тебя прекрасная стряпуха!

— А я тоже проголодалась.

— Не может быть!

— Однако же это сущая истина! Мариетта, подайте мне что-нибудь, — прибавила Софи и села рядом с Оскаром.

— Ну, а куда же ты девала давешнего господина? — спросил Риго, исподтишка посмеиваясь.

Софи с удивлением посмотрела на брата и повторила:

— Господина? Какого?

— К чему хитрить? Я говорю про того господчика, который был в твоем купе, когда ты проезжала около трех часов по Шарантонской улице.

— Я начинаю думать, что ты много выпил и захмелел, — сказала Софи, принимаясь за бульон, — или у тебя зашел ум за разум.

— Я видел, что ты ехала в своем желтом купе с красными ободками, я его узнал с первого взгляда, ведь подобных экипажей немного.