Валерий Меньшиков - Цветы на асфальте

— Александра Степановна, — обратился Коротков к Фирсовой, — вы обождите здесь кассира, оформите все как надо, сумму похищенного выясните, если была таковая, да по-своему, помягче. Хорошо, коли денег было немного. Начальника данного управления в известность поставьте. Ребята подворным обходом займутся. А я сторожа прихвачу и — в райотдел.

— Согласна. Там и увидимся...

Запаленным зверем бежал по тайге Леха Крест. Судорожно ловил раскрытым ртом воздух. Соленый пот заливал сузившиеся щелки глаз, едко струился по щекам, взмокшей шее. И сердце колотилось где-то у самого горла, хоть придерживай его ладонью, иначе вырвется, прорвет резким ударом задубевшую кожу. Сейчас бы прилечь, «поймать» дыхание, добавить силы разгоряченному телу. Но нельзя Лехе остановиться, спешить надо.

Уходил Крест чащобой, завалами, но путь держал прямой, будто по компасу. Солнце изредка пробивало густую игольчатую зелень, ложилось бликами на поваленные ветрами и старостью поседевшие кедры, опавшие на землю сучья. Порой Кресту казалось, что ему не вырваться из этого нагромождения стоящих и палых деревьев. Он скачками преодолевал обомшелый валежник, не оберегал исцарапанного в кровь лица от хлестких хвойных лап. Лишь бы уйти.

Где-то впереди таилась суровая таежная речка. Там его спасенье...

Глухо прозвучал вдали выстрел. Замер Крест. Повернул в ту сторону искаженное бегом лицо, будто принюхивался. Ждал этой минуты, и все-таки эхо выстрела было для него неожиданным. Зло подумал: «Перевел, гад, свой ППШ на стрельбу одиночными, не растерялся».

Значит, там спокойны и погоня начнется по давно отработанной инструкции. Планомерно, с выдрессированными собаками, с вертолетными десантами наперехват, с засадами, возможно, с огневыми палами на бросовых камышовых болотах. И все с одной целью: выжить его, Леху, из пахучих багульничьих падей на чистоту затравеневших еланей, под черные зрачки автоматов. А потом вскинутые вверх руки, обратная дорога в жилую зону. И если его глазам суждено вновь увидеть проволочные опояски колонии, кончится все довольно просто: карцером, тюремной отсидкой, добавочным сроком. Знать будешь, арестантик, как ударяться в бега.

Нет, умрет Леха, утонет в стылой воде ревущей где-то впереди реки или споткнется под нежданную автоматную очередь, но не поднимет руки. Не за тем в побег шел. И нет ему возврата на долгосрочную отсидку. Так он решил, решил твердо...

Еще два выстрела, прокатившиеся над тайгой отдаленно и слитно, придержали Лехин бег. Будто хрустнула под ногой обессоченная сухая ветка. Это уже сигнал тревоги. Сейчас осужденные сгуртуются на пнистой середине деляны. И автоматы стволами упрутся в сторону взбудораженной темно-серой толпы. И пойдет пересчет. Конвою важно подтвердить догадку о побеге, узнать, сколько человек исчезло. Номера, фамилии, клички сбежавших будут известны позднее. Пока интерес не в этом.

Леха представил, как плотно сбитую из пятерок колонну ходко конвоируют с лесоповала к дороге, а оставшиеся на просеках стрелки с тревогой вглядываются в рабочую зону. Дождутся подмоги, начнут дотошный прочес лесосеки. Не притаился ли кто под торфянистым выворотнем или смолистым лапником свежих куч. Ищите, это его; Креста, минутки. Считанные, да его. Пока не убедятся, что лесосека пуста, на след не встанут. И лишь тогда по рации затиль-тилиликает в жилую зону сигнал и радист, вольный Петька Сверчков (сегодня он в дежурке), ржавыми от табака пальцами будет рвать-ломать сургучные нашлепки с пакета, чтобы узнать, что надо ему делать (Крест будто наяву увидел выщербленное оспинками лицо Петьки) при побеге номерного зэка, то есть его, Креста.

А пока ему отпущено время, чтобы добраться до реки. По рассказам «старожилов» колонии по прямой до нее выходило не больше пятнадцати километров. Но это, если бежать ниточкой-просекой, а не петлять около завалов и павших деревьев. Важно не сбиться, не свалить с маршрута в сторону. Тогда натасканные собаки по горячему следу достанут его.

Боялся Леха не пули, ее всегда можно подловить в побеге. Страшился хриплого пенистого лая, острых, как ножовка, зубов злобных псов...

Не расступалась глухомань, не прояснялось впереди желанного просвета. Метровое, будто свитое цепкими тенетами, сибирское разнотравье путало ноги. В таком вовремя не углядишь лес-повальник, не заметишь острых, как копья, сучьев.

Запыхавшись от бега, не сразу уловил рокот вертолета. И лишь когда гигантская стрекоза прошла почти над самыми вершинами деревьев, упал в траву, вжался в прошлогоднюю хвойную осыпь. Чудилось Лехе, что заприметили его с высоты. Пальцы машинально разгребали прель, рвали траву, но земля не студила разгоревшееся лицо. Осторожно поднялся, когда затих вверху рокот. Пока пронесло. И снова непроизвольно зачастили ноги — рысцой, рысцой...

Ископыченная торфянистая тропка подвернулась под ноги совсем нежданно. Леха приостановился в третий раз за эти полтора часа одуряющей гонки. «Зверье набило тропу, не иначе, как к водопою», — сообразил он. Значит, впереди вода, спасительная влага, которая не оставляет следов.

Не таясь, не обращая внимание на раздирающее грудь жжение, рванулся он звериным скрадком. Последние минуты свободы отпускает ему судьба, и не использовать их нельзя. Затем надо затихнуть, уйти под воду, под землю, исчезнуть. Раствориться в этом зеленом безбрежье. Сейчас он мечется в таежном массиве, вокруг которого удавкой стягивается кольцо оцепления. Конечно, всей тайги им не обшарить, но возможные пути его побега они перекроют.

Сочнела трава, густые метелки били по лицу, а тропа все не кончалась, тянулась бесконечной лентой. Казалось, не час и не два продирается Крест тайгой. И уже тает надежда на встречу с рекой, уходят силы. И тут лес, будто сжалившись, расступился перед ним.

Он стоял на крутогорье, густо заросшем травой и молодым подлеском. Внизу по склизким каменьям и почерневшим стволам упавших деревьев с шумом ярился широкий поток, в водяной пыли искрилась яркой расцветки радуга. Не оберегаясь, Крест скатился с откоса, подминая прибрежную траву-резучку, выбрался на песчаный нанос, на четвереньках зачастил к воде.

В далекой сини таяла белесая дымка, изредка на небольшой высоте комками взбитой мыльной пены скользили облака. Стоял лес, тихий, прогретый, играя всеми оттенками красок. И лишь Лехе все казалось в каком-то неестественно пепельном свете.

Парило. Терпко пахло усохшим багульником. И нестерпимо нудел гнус.

«Дождя бы, — подумал Крест, — стереть все запахи, залить водой его таежные метки. И тогда бы остался один враг — тайга. Но здесь уж, как повезет...»

Первое напряжение спало: не взяли в начале побега. Сейчас он легко не дастся. Хотелось есть, и Крест пожалел, что не рискнул взять с собой припасенную буханку хлеба, убоялся проверки на выходе с жилой зоны. Окунув лицо в воду, он медленно цедил ее сквозь зубы, пока их не заломило. Потом перевернулся на спину, лежал на влажной песчаной подушке, копил силы. Прошло минут десять, может, чуть больше, но эта короткая передышка вернула бодрость, остудила от жара тело. Крест рывком поднялся, и только тут увидел, что по соседству река кажется намного шире, чем с крутояра.