Валерий Меньшиков - Цветы на асфальте

— Какой же я дурак, щенку доверился, — еле слышно проговорил Хардин и испугался этих слов. Они прозвучали признанием.

— Ну вот и хорошо, лед тронулся.

Алексей поднялся. Ему не было жаль этого человека. Своя голова на плечах, не чужая.

— Я ненадолго, на полчаса, удалюсь, а вы освежите в памяти статью, речь в которой идет как раз о подделке документов. Хотя вам она и так до каждой буковки известна...

Он пододвинул к краю стола нетолстую книгу в темном переплете.

— Обратите внимание, что в части первой данной статьи наряду с лишением свободы законодатель сделал небольшую отдушину: исправительные работы на срок до одного года. Очень советую приглядеться. И суд всегда учитывает смягчающие вину обстоятельства.

Кажется, Хардин уже пришел в себя и с определенным интересом прислушивался к тому, что говорил Коротков.

— Вот, Александр Иванович, бумага и ручка. Ваше время уже начало отсчитывать секунды.

— А что будет через полчаса?

— Следователь Фирсова привезет постановление о заключении гражданина Хардина под стражу, и тогда ваши признания потеряют для суда свою смягчающую силу.

Александру Степановну Фирсову Алексей встретил в дежурной части. Поздоровались, молча кивнув друг другу. Привыкли даже среди своих не говорить о расследуемых делах. И лишь в кабинете Алексея, на третьем этаже, Фирсова облегченно бросила папку на стол.

— Читай, Алексей. Не знаю, какой ключик ты подобрал к этому рыжику, но прояснил он многое.

И по тому, как торопливо Коротков стал вынимать из папки исписанные листы, поняла: все эти часы ждал.

Фирсова отошла к окну, не хотела мешать. Пускай осмыслит, разложит по полочкам Пашкины признания.

Молча Коротков вчитывался в сухие протокольные строки, находил в покаянном потоке слов подтверждение своим догадкам, что-то новое, рассказанное очевидцем.

— Доволен?

Он оторвался от записей.

— Не то слово, Александра Степановна. Все входит в нужную колею. Мне сейчас, веришь, плясать хочется.

Улыбнулась Фирсова.

— Давай я извещу по телефону своего, пускай к вечеру пельменей наштампует. Да под стаканчик вина и споем «Вологду». Признаюсь, и я устала за эти дни. Столько разом работы добавилось.

— Нет, Александра Степановна, давай отложим пельмени до того дня, когда Крест и этот самый «татарин», упомянутый Пашкой, будут задержаны. Идет? А сейчас любая задержка им на пользу. Как думаешь, не послать ли нам человека в ту колонию, из которой сбежал Крест?

— А зачем?

— Связи его прощупать, полистать имеющиеся архивные материалы, может, этот, «четвертый», и проклюнется. Из местных подходящей кандидатуры на эту роль пока не вижу. Как думаешь, не явился ли кто по Лехиному свисту со стороны. У них такая солидарность в почете.

— Что ж, дело. Только командируй кого порасторопней и самолетом, чтобы живей обернулся, а мы пока и здесь «татарина» поищем. Приметы стоящие. А как у тебя с Хардиным?

— Поговорили. Сейчас ему деваться некуда, заставят говорить Пашкины показания. Только я о чем подумал. Подтолкнули его к этому преступлению обстоятельства. Не сбеги с колонии Крест — не прозвенел бы звонок и для Хардина. Так что по-разному к нему подойти можно. Сейчас он сам, в кабинете, решает свою судьбу.

— А мне прокурор постановление на его арест подписал. Без обычных своих словопрений.

— Не будем спешить, Александра Степановна. Тебе ведь известно, как человек реагирует на такое известие. Возможно, что пока хватит подписки о невыезде. Будет искренним в показаниях — себе услугу окажет. И мы не будем в накладе, получим информацию о Кресте. Сейчас документы Хардина — главная зацепка в поисках Лехи. Так что принимайся, Александра Степановна, за этого горе-фотографа...

Да, понесло Пашку под крутую горку. Перечитывал Алексей его признания. Сейчас и суть надо схватить, и не упустить неизвестные пока детали. Фирсова умело отметала ненужную шелуху слов, оставляя основное — необходимые для исследования в суде доказательства вины каждого участника преступления.

— А мы прошляпили, — осудил себя Алексей, — сколько дней Крест сурком в норе таился, по ночам вылезая оттуда под звездное небо, и не просто отлеживался, «шевелил мозгами», банду сколачивал, готовил к скорому делу.

Многое прояснил Пашка, проснулось в нем человеческое. На семи листах исповедался. Вроде все просто, да не все — целая жизнь в тонкой стопочке уместилась. И последние строки, что крик о помощи. «Нет на мне крови. Машину угнал, на грабеж сам напросился, а кровь на тех». Так и написал «на тех». Будто на остальных вину равными долями разложил и хоть этим немного обезопасил брата...

Ночь уже затушевала окна, сквозь приоткрытую форточку чувствовал Алексей, как свежел воздух. Прохладны стали осенние ночи, кует по утрам землю иней. Захотелось вдруг солнца, яркого, теплого, чтобы прогнало оно усталость. Эх, Пашка, Пашка! Если бросить все худое из твоей жизни на одну чашу весов, доброе — на другую, что увидишь? Плохого, без сомнения, больше, но если задуматься, то есть еще просветы в Пашкиной жизни. Не потерянный окончательно для общества Горючкин. Не доглядели когда-то с его воспитанием. Теперь дорогой ценой ему платить придется, а кому от этого легче?

Положил Коротков рядом с распухшей папкой чистый лист, нарисовал в центре кружок. Жирно вписал внутри два слова: «Леха Крест». Теперь уверенно можно сказать — он организатор преступной группы. Побежали в разные стороны лучики. Уперся один в небольшой квадратик, а над ним крестик. Совсем, как над могилой рисуют. И это понятно. Взломщик сейфов Верти Угол, безвременно до суда усопший. Подписал внизу: «исполнитель».

Для Пашки нарисовал машину. И он исполнитель, а может, еще и наводчик. Второе пока под вопросом, выяснится, не все конфетки разом. Не исключено, что и от него куда-нибудь лучик потянется.

Особняком в этой схемке стоял Хардин. У него свой, особый состав преступления. А вот еще одна клеточка пока пустая. Мельком видел Пашка Лехиного дружка, одна особенность припомнилась: лицом темный. И сторож об этом говорил, А как ошиблись? Но искать надо, изучать картотеки. Может, Сушко из колонии добрую весть даст. Улетел вечером и домой попрощаться не забежал. Была надежда на эту поездку, на разговор с местными сотрудниками. Иначе как на этого человека выйти, когда его только через Креста взять можно. А того и самого еще найти надо.

Глядел на схемку, не упустил ли чего. На бумаге все вроде просто. Кружочки, квадратики, крестики. Жизнь людей в эту начертательную формалистику не вложишь. И за простым лучиком-вектором скрываются сложнейшие человеческие отношения.

Вложил Алексей листок в папку, поднялся, шевельнул плечами, будто стряхнул с них невидимую пыль. Пора все-таки домой...