Валерий Меньшиков - Цветы на асфальте

Очнулся Крест оттого, что какая-то теплая вязкая жидкость проникла ему сквозь разжатые зубы и медленно покатилась в горящее тело. Взметнулся с лежанки. И разом вспомнилось последнее. Тащит Савелий его, бормочет что-то. Косматится рядом давно не стриженная голова: волосы, борода, усы — сплошная чернь, пронизанная редкими льняными нитями.

Он и сейчас нашептывает какие-то слова, может, заклинает Лехину болезнь. В руке у Савелия большая деревянная ложка. Несет от нее ядреным вонючим запахом.

— Что это, дядька Савелий?

— Не вороти нос. Пару раз вывернет наизнанку, потом сам припрашивать будешь.

Он, видимо, был доволен, что налились сознательным светом Лехины глаза.

— Это, мил племяш, целительное снадобье от всех болезней, от коих врачишки излечить не могут. Для нутра — первейшее лекарство. Хоть от жара, туберкулеза или разных там плевритов. Барсучье сало, сготовленное по особому рецепту. С запашком, конечно.

Повело Лехе скулы, покатилось липкое тепло обратно.

— Да ты пей, не кривляйся. Мне тебя на ноги быстрей спроворить надо. А разговоры твои впереди. Сальцу этому, действительно, цены нет. Кто понимает, конечно. Кто без понятиев, пускай мел аптечный жует. Барсучок, он, брат, коренья знает, роет их и похрустывает. Яд-траву, полынь-горечь он не тронет, а вот луковку сараны завсегда уметет. Вот и примечай. Конечно, он и грызуном, змеей не побрезгует, но травка целебная, корешок сладкий — прежде всего. Прячутся у него в сальце витамины разные. Нет у нас здесь женьшеней и изюбров с пантами, а эта зверюшка водится. К осени, когда у барсука жиру с ладонь, я и ищу с ним свиданку. Пару ходов-выходов замурую бревнами, а потом гнилья соберу и — дым под землю. Вот и промысел.

Кресту, и правда, полегчало. От растопленного сала ли, теплой лежанки или слов Савелия. Лежал, слушал.

— Зверь завсегда умней человека. У него на себя только и надежда. Возьми, к примеру, собаку. Клюнет ее в пятак гадюка, разорвет она эту гадость на ошметки и в лесу потеряется. День нет, второй, третий, а потом явится здоровей прежнего. Потому что знает, какую травку съесть...

Врачевал Савелий умело. Уже через несколько дней опухоль с рваного плеча спала, исчезла на нем пугающая чернота, зарозовела кожа. Только нестерпимо зудели заживающие рубцы. Наконец, свел Савелий Креста в пышущую жаром баню, хлестал его голое тело без жалости веником, «убирал зуд и ломоту в суставах». А после снова мазал рысьи метки дегтярной мазью. Она приятно пахла медовыми травами, быстро снимала боль.

Пересиливая себя, пил Крест растопленный теплый барсучий жир, горькие настои каких-то трав и кореньев. Мирился. Знахарство дядьки — одна надежда.

От уваристых глухариных бульонов быстро входил в силу. По ночам, набросив полушубок, неприметно выскальзывал во двор, сидел на крыльце. Звезды качались в вышине. Золотым блином зависала над пригоном луна. Ночь рождала какие-то звуки. Своя жизнь у леса, свои законы у его обитателей. О себе знал твердо: подштопает ему рваную шкуру Савелий — исчезнет. Горячий привет всесоюзному розыску. Легальными жизненными дорогами пойдет Орлов Николай Сидорович, 1954 года рождения. Исчезнет Крест. А к новой биографии прикоснулся только Хардин. Не враг он себе, чтобы о таких делах другим рассказывать.

Уже в который раз обдумывал Крест все, что было с ним с начала побега. Девчонку в тайге в счет не брал. А вот с милиционером хуже, много глаз при этом было. Юсуп, конечно, — могила, умрет — не выдаст. Верти Угол? Нет, для него воровские законы писаны. Свое признает, коли прижмут, а чужое — извини: не видели глазки, не слышали ушки. Знает, чем воровские правилки заканчиваются.

Беспокоил Пашка, не распустил бы слюни. На этот случай и не знакомил его с подельниками, держал поодаль от основного дела...

Не тревожил его потаенных дум Савелий, не досаждал пытливыми расспросами. Днями пропадал в лесу, приходил обвешенный боровой дичью, приносил пучки каких-то трав, подолгу простаивал у печи, но однажды, довольно похлопав Леху по заживающему плечу, не утерпел:

— Ты, случаем, не сбег оттуда?

Не стал таиться Крест. Зачем?

— Есть, дядька, такое. В розыске я, только не это главное.

Не спрашивал больше Савелий, ждал Лехиных откровений.

— Найдут — несдобровать мне. Есть кое-что за мной. Зверь я для них, потому и мне не жить с ними в дружбе. Ну, да при случае еще поторгуемся.

Молчал Савелий. Что волнует его — не понять. Бормотал что-то про себя, вздыхал. И продолжал возиться с травами у плиты — поднимал на ноги Леху.

То, что Юсуп — фигура в преступном мире заметная, Алексей осознавал четко и на скорый успех в окончательном раскрытии дела надеялся мало. Юсуп просто замкнулся. Самая удобная тактика в его положении. Требует очной ставки с Крестом, а где его взять? Видно, Юсуп и дальше будет вести себя так же и признавать только то, от чего и отказываться смешно.

Пашка начал хитрить, старается уменьшить свои грехи, или правда, не различил в темноте подсевшего Юсупа, а после нападения на сторожа и убийства Синцова обуял его страх. Не до примет было. От очной ставки с Рахметжановым он наотрез отказался, а значит, опознавать не намерен. Боится, и переломить его в этом вряд ли удастся.

Со слов Пашки даже словесный портрет не создашь, не говоря уже о фотороботе. «Татарин», и все тут. Чувствуется хватка Креста: так дело обставил, что соучастники и не разглядели ладом друг друга. К тому же не исключена бутафория: парики, наклеенные усы и прочее. Фигурируют же в деле темные очки. Современный преступник на эти вещи горазд. А здесь руку приложил Крест, который подобных историй по колониям наслышался вдосталь.

Да, крайне ненадежный подход к Рахметжанову через Пашку. Остается сторож Панкратьев. О нападавших тоже дает смутные показания. И его понять можно. Неожиданность случившегося, огромное нервное потрясение, страх за внучку да и за собственную жизнь не прошли бесследно. Он и сейчас еще не отошел окончательно, хотя со следователем разговаривает охотно, без всяких уверток винит себя в преступной халатности. Находясь в боковушке, он отчетливо слышал (потому как в отчаянье ловил каждый звук), как один из нападавших произнес: «Я на стрем!» Всего два слова. Маленькая льдинка в теплой воде. И вероятность опознания по голосу вовсе ничтожная, возможно, равна нулю, но провести данный следственный эксперимент придется. Других подступов к Юсупу пока нет. Не отпускать же его с извинениями обратно...

Сторожа Панкратьева пригласили в полутемный с зашторенным окном кабинет. В сумраке он не сразу заметил стоящие вдоль стены стулья. И лишь на столе желтым лаком отсвечивала яркая кружевина.