Рамиль Ямалеев - Ускользающая мишень

Аня вдруг замолчала. Насторожилась. Ей показалось, что в гудении невидимого вентилятора возникли какие-то перебои. Это был уже третий по счету вентилятор, два первых она миновала по специальным аварийным проходам, проложенным рядом с бешено вращающимися лопастями (видимо, ими пользовались техники во время профилактических работ).

А вот сейчас что-то было не так - она интуитивно почувствовала это. В первый раз за все время она пожалела, что у нее нет оружия. Впрочем, об этом не могло быть и речи: откуда у простой паломницы может быть оружие?.. Но что же ей теперь-то делать? А вдруг впереди засада? Вполне возможно, что ее побег уже обнаружили, пролом-то в стене остался о-го-го какой! Но если подумать трезво, то вероятность ее обнаружения так скоро крайне мала. Чтобы поджидать беглянку в нужной точке, противникам необходимо знать не только скорость ее передвижения, но и направление, куда она сворачивала на очередной развилке. А это сделать очень трудно. Если только не обладать фантастическим способом смотреть сквозь толщу земли. Нет, фактически это нереально при нашем уровне развития научных технологий... Но с другой стороны, не могут же на нее поставить десяток засад! Хотя... Почему не могут?

Девушка тяжело вздохнула.

Голова раскалывалась от этих мыслей. Кроме того, была и физическая, так сказать, "материальная" причина. Одно из свойств ее организма заключалось в том, что Аня Зверева почти безошибочно определяла свое местонахождение над средним, общепринятым уровнем моря. Послед-240

ние полчаса она медленно, но верно поднималась к поверхности земли и, по ее расчетам (по физическому состоянию!), теперь должна была находиться где-то совсем рядом с поверхностью земли. А вдруг она зря паникует и подозрительный шум, который ей послышался, есть не что иное, как подтверждение того, что она вот-вот просто выберется из этого гигантского железного "кишечника"?..

- Хватит паниковать! Не призраки же населяют этот загадочный муравейник... - негромко произнесла девушка. - Вперед и с песнями. В конце концов, должно же мне повезти!

И ей повезло. Но не до конца.

Она проползла еще немного вперед и неожиданно увидела мощный, почти в человеческий рост вентилятор. За его вращающимися лопастями мелькал яркий свет. Значит, она все-таки выбралась наружу! Однако праздновать победу было еще рано. Рядом с вентилятором стоял солдат...

Глава пятая КАЖДЫЙ САМ ЗА СЕБЯ

Павла Лагутина отпустили поздно вечером. Милиционер, вернувший ему документы (при задержании у капитана отобрали паспорт с фальшивой плаховской пропиской), вяло пробурчал напоследок:

- Еще раз попадешься - возьму такой штраф, что мало .не покажется. Понял?

- Как не понять. Тут и конь поймет. Ты лучше скажи, командир, а чего это вы меня здесь целый день держали? Я же не шпион какой-то! Ну дал пару раз по морде, ну и что? Они же первые на меня напали!

В ответ сержант лишь загадочно ухмыльнулся:

- Узнаешь...

И Павел действительно узнал, когда очутился на улице. В городе было полно военных, и вели они себя довольно нахально. Порой даже казалось, что в городе введен комендантский час - кругом шастали вооруженные до зубов патрули...

В Плахове темнело рано - как и везде вблизи Полярного круга. А темнота - друг людей с нечистой совестью. И вот сейчас, идя по кривой улочке, Павел вдруг понял, почему ночью гораздо больше нечисти, чем при дневном свете. Это очень удобно, когда ты видишь всех, кто тебе нужен, а тебя, если захочешь, не видит никто. Впрочем, даже если бы на пути капитана и повстречался знакомый, вряд ли бы он узнал его. Кому придет в голову узнавать человека, покинувшего этот городок чуть больше двадцати лет назад?

Поэтому он шел по знакомым улицам практически не таясь, с любопытством разглядывая все вокруг. С одной стороны, мало что изменилось за эти годы: те же здания, те же названия. С другой - это уже был совсем другой город, в нем чувствовался шальной дух нашего безвременья. Разрисованные разноцветной краской заборы с непонятными надписями, сплошь состоящими из латинских букв. Черные провалы брошенных деревянных домов. Убогие коммерческие ларьки. Чахлые кусты сирени... И вот еще странное дело: ни одна собака на него не лаяла. За время, пока он здесь отсутствовал, все тогдашние собаки неминуемо сдохли. А новые почему-то не лаяли. Их вообще не было слышно. А ведь раньше собак в городке было очень много...

И прохожие попрятались. И музыки не слышно. Странная, тревожная тишина. Как будто все чего-то ждут. И боятся. Вчера было совсем по-другому. Или он от местной дрянной водки вообще уже ничего не помнит? Очень и очень странно... Что все-таки творится в этом богом забытом медвежьем углу?

Павел не прошел и половины пути до своей "берлоги", как его остановил чей-то властный окрик:

- Стой! Документы!

Он замер как вкопанный. Этот резкий, как выстрел, приказ остановиться напомнил ему осажденный Грозный девяносто шестого года.

Из темноты вышли трое военных. Видимо, офицер и два солдата. Все трое были в камуфляже, с автоматами наперевес. В их глазах Павел прочитал страх. Интересно, чего они так испугались?

- Стоять!

Может, к лучшему? Арестуют, отведут в комендатуру. Там все и разъяснится.

- Документы! - повторил офицер. Павел протянул ему паспорт. Фонарик бросил яркий луч света в лицо.

- Уберите фонарик.

- На Гоголя живете? - спросил офицер, разглядывая паспорт.

- Да. Там же написано...

Свет ослеплял его, Павел ничего не видел.

- Мужики, что случилось? - миролюбиво спросил он. - Война началась, что ли?

Словно в ответ вдруг где-то вдалеке прозвучал выстрел, за ним второй, третий. И тишина взорвалась автоматными очередями. Через несколько секунд все стихло.

- Ого! - вырвалось у Павла. - Что происходит-то?

- Ничего особенного. - Офицер протянул ему паспорт. - Обычная проверка. Ступайте!

- Раньше такого не было...

- Раньше много чего не было. Ступайте! - нервно повторил офицер.

Пожав плечами, Павел пошел вперед. Интересно, объяснит ему кто-нибудь, что здесь произошло за последние сутки, или нет?

Кима в батальоне не любили. За широкое круглое лицо, за фамилию - хотя Стае уже устал всем доказывать, что он русский, что дед, герой гражданской, следуя тогдашней моде, сменил не только имя, но и фамилию ("Фамилия расшифровывается как Коммунистический интернационал молодежи, понятно вам, дураки?"), - за два курса полиграфического института... Да мало ли за что можно не любить человека! Просто Стае появился в батальоне на день позже остальных и этого оказалось достаточно, чтобы его раз и навсегда отметили среди других "молодых".

Нелюбовь рождает страх, а страх - это ненависть.

И мир для него был теперь выкрашен в грязный цвет хаки, пространство свернулось до уродливых размеров казармы спецназа, а время... Со временем у Стаса были особые счеты. Как и все, он прилежно протыкал календарь, подаренный ему друзьями на гражданке, делая это украдкой, чтобы, не дай бог, не заметили "деды", - не положено было еще ему, салаге, заниматься этим. Но время смеялось над ним. Шутило. Издевалось. То вдруг растягивало до бесконечности часы нарядов, то, весело подгоняя, сдвигало минуты сна, а то замирало и стояло себе на месте. Стае в такие минуты смотрел во все глаза на висевшие в казарме часы, даже слышал их шум; но стрелки их были неподвижны, они, казалось, не замечали того, что за окном уже темнеют сумерки, что телевизор, меняя вечерние ритмы, уже успокаивает малышей знакомой каждому с детства мелодией, что давно уже пришло время ужина... Часы презирали его, Стаса, как презирали весь мир. Они были всемогущи, величавы и могли позволить себе такую небрежность, как потеря нескольких десятков минут.