Анатолий Барбакару - Знал бы прикуп

Вспомнил ее сегодняшнюю, потрясенную пачками долларов. Жаль, не вкусил, как следует, от сладости момента. Он как ухаб американской горки в унылом жизненном измерении. Должно было перехватить дух. И у Ольги явно перехватило. У меня на это не было времени. Ничего, не это главное. Интересно, как она там? Пачки в матраце синяки не надавят?

Вдруг спохватился: шеф просил позвонить. Конечно, милиция его обеспокоила. Потребует разъяснений. Но, возможно, и я кое-что выясню.

Позвонил шефу домой.

— Опять вляпались? — как я и предполагал, хмуро спросил он.

— Вы в курсе? — спросил и я.

— «Криминалка» выезжала. Вы к этому убийству действительно имеете отношение?

— Нет, конечно. Что говорит милиция?

— Ищет вас. Надо объявиться.

— Ищет как свидетеля? — С шефом я мог не осторожничать с вопросами.

— Говорят, да. — Он не осторожничал с ответами.

— Подробности какие-то есть? Что наши привезли?

— Убит бизнесмен. Выстрелом с крыши соседнего дома.

— Деньги нашли?

Шеф помолчал. Ему не понравился вопрос. Потом все же ответил:

— Тридцать тысяч долларов.

Выходит. Котя не соврал. И значит, и это убийство выглядело бессмысленным.

— В ближайшее время появлюсь, — сказал я. — И не нервничайте: я — ни при чем.

— Знаю я вас, — двусмысленно заметил шеф.

Я уже хотел попрощаться, когда он вспомнил:

— Вам звонили.

Я притаился.

— Оставили телефон. Можете перезвонить, телефон записан с буквой «д».

— Кто звонил?

— Не знаю. Администратор записала только телефон.

Шеф продиктовал мне номер.

Набирая его, я чертыхался на администраторшу. Как теперь обращаться к тому, кто возьмет трубку?

— Добрый вечер, — начал я.

— Добрый. Хорошо, что позвонили.

Добродушный, но властный мужской голос я узнал не сразу. Понял только, что он мне знаком, но кому принадлежит, вспомнить не мог. Впрочем, вспомнил после следующей же фразы.

Собеседник без долгих церемоний сообщил:

— Могу вас обрадовать. Ваша жена здорова.

Что испытал, услышав это? Приступ слабоумия.

Вроде бы и сам когда-то допускал, что такое возможно. Потому и попросил профессора об услуге. Но сразу не понял, о чем речь. Вернее, понял, но не поверил. Еще вернее, и понял, и поверил, но полученная информация не смогла сразу проникнуть в мозг. Не было ей в нем места. Ни в мозгу, ни в душе.

— Удивительно, — продолжал собеседник-профессор, — но ваши подозрения оправдались.

Я молчал. Подыскивал информации место. Кое-как впихнул ее. Спросил:

— Это точно?

— Абсолютно.

— Но ведь ее только сегодня обследовали. И сразу — результаты?

— Врач, проводивший первое обследование, узнал пациентку. Запомнил по удивительно качественной крови. В наше время такая кровь — редкость.

— Он не мог ошибиться?

— Нет. Похоже, насчет Гоши вы правы. Возможно, конечно, что он напутал неумышленно. Я займусь этим вопросом.

Я промолчал. Новость быстро пускала корн и, закреплялась.

— Вы меня слышите? — спросил собеседник.

— Я вас прошу, пусть пока все остается, как есть, — сказал я.

— Но это слишком серьезно.

— Понимаю. Для меня это важно.

— И жене не говорить? — спросил он удивленно.

— И жене.

Меня покоробило слово «жена».

Профессор сделал паузу. Заметил деликатно:

— Вы учитываете ее состояние?

— Учитываю, — сказал я. И усмехнулся.

— Смотрите, — сказал он укоризненно. — Советую быть поосторожнее. В таком состоянии она может решиться на непредвиденный шаг.

— Спасибо, — отозвался я. — Но это действительно важно.

Положив трубку, засмеялся. Над своей самонадеянной тупостью. Потом затих. Сидел, глядя в никуда, и пытался почувствовать хоть что-то. В душе было пусто.

Не ощущалось ни ненависти к предавшей меня женщине, ни когда-то ожидаемого облегчения от известия, что она вне опасности. В таком опустошенном состоянии я пребывал бог знает сколько времени.

Потом начал постепенно наполняться. Не ненавистью — облегчением. Но не оттого, что у Ольги все обошлось. Оттого что обошлось у меня. С будущим. Что все выяснилось, а значит, кончилось. И предательство, и наивность планов на нормальную жизнь, и мое пребывание в положении Борьки, покойного Шрагина и многих других дуралеев, попавшихся на женское коварство.

Теперь я понимал их. Не их — нас. Винить нас было не в чем. Мы можем быть матерыми, заслуженно считать себя тонкими знатоками-психологами, ворочать какими угодно деньгами, просчитывать любые варианты и комбинации. Но упрекать нас в том, что мы не способны просчитать свою женщину — бессмысленно. Потому что женщины не просчитываются.

И мне не было жаль ни потраченных усилий, ни надежд, ни даже пятидесяти тысяч долларов. Все это — приемлемая цена за то, чтобы покончить с предательством. Потому что за такое — любая цена приемлема. Если бы мне сказали сразу: «Гони пятьдесят штук, и узнаешь, кто есть твоя Ольга», я бы достал их. А если бы и нет, то только потому, что был уверен: и так знаю.

Вдруг обнаружил парадокс. Я готов платить за то, чтобы убедиться во лжи. На подтверждение преданности заранее тратиться жаль.

Это пришло не сейчас. Так было всегда.

Если случалось терять друга, уже не имели значения ни общие деньги, которые оставались у него, ни прерванные прибыльные дела, ни рухнувшие радужные планы.

Я долго сидел в кресле, бессмысленно уставясь перед собой, размышляя в таком духе. Понемногу облегчение от того, что все позади, уходило. Как наркоз после операции по удалению опухоли. Все больше давали о себе знать другие ощущения, более уместные в послеоперационный период: боль и усталость.

— Можно подумать, что в первый раз, — вслух произнес я сам себе. И встал. Подался на кухню. Взялся приготавливать кофе.

Нужно было чем-то занять себя. В ближайшее время потребность в этом ожидалась постоянная. И я не сомневался в том, что она будет удовлетворена.

Но этот вечер нужно было пережить. Если бы кто-то подсобил мне в этом. я стал бы его должником.

Вернувшись с кофе в комнату, вновь устроился в кресле. Уже с гадливостью в душе принялся вспоминать повадки Ольги.

Чем она взяла меня? Вынужден был признать, что арсенал ее приемов был немудреным. Насчитал их всего три: всегда радоваться, не мешать, при каждом удобном случае липнуть. Не много же на меня понадобилось.

Вспомнил, как несся к ней сегодня с деньгами. Ну, не фраер? Хотел произвести впечатление? Произвел. Когда фраер с радостью расстается с деньгами, это не может не впечатлить. Захотелось ухаба американской горки? Пожалуйста. Ольга мне его организовала.

Стыдно было вспоминать. Тошно. Но я копался в воспоминаниях. Словно мазохист, отдирал от ран лоскутки несвежего, ни на что уже не годного бинта. Или трогал языком ноющий зуб, который от прикосновения начинал болеть сильнее.