Леонид Юзефович - Клуб Эсперо

- Выше клеить надо, - сказал Генька и исчез в толпе.

Семченко приехал без четверти восемь. Он вылез из брички, ласково потрепал Глобуса по решетчатой морде:

- Это тебе, брат, не пушку таскать!

Привязал его к тумбе, ткнул пальцем в кучерявого пацаненка:

- Ты покараулишь. Вернусь, двадцать рублей дам.

- А я! Дяденька, а я! - заныли его голопятые соратники.

- Ну, вместе караульте. Семечек вам куплю.

- У ветеринара были? - спросил Вадим.

- Ага. Говорит, соколок воспален немного, мазь дал.

Они поднялись на крыльцо, над порталом которого уродливо зияла разбитая лепка царского герба, миновали прихожую и очутились в просторном предлестничном вестибюле. Здесь стояли трое молодых людей, по виду студенты. Семченко пожал им руки, сказав:

- Бонан весперон.

Звучало это таинственно и строго, будто не на праздничный концерт пришли, а на сборище заговорщиков.

- Бонан весперон, Николай Семенович, - уважительно отвечали молодые люди. - Добрый вечер.

Потом они заговорили по-русски - про парад на Сенной площади, про митинг, а Вадим стал рассматривать висевший возле двери диковинный плакат, на котором красками нарисован был согнутый указательный палец размером с дужку ведра. У ногтя, а также у внутренних и внешних сгибов его фаланг красовались латинские буквы, рядом на эсперанто написан был стишок в четыре строки. О том, что это стишок, можно было догадаться по окончаниям.

- Что это? - спросил Вадим. - Почему палец?

Семченко отмахнулся:

- А, чепуха! Не обращай внимания.

- Он вход в зал указывает?

- Юноша интересуется, Николай Семенович! Почему же не объяснить? - К ним подходил франтоватый старичок с длинными седыми волосами, косицами свисавшими на ворот пиджака. - Это изобретение нашего учителя, доктора Заменгофа. С помощью собственного пальца можно определить, какой будет день недели в любое число года. Инструмент простейший - палец! А сколько пользы! Смотрите, буква А соответствует понедельнику и так далее по ходу часовой стрелки. Стихотворение - это ключ. Выучить его наизусть весьма просто, даже если вы не знаете эсперанто. В нем всего двенадцать слов, по числу месяцев...

- Ведь договаривались же! - рявкнул вдруг Семченко. - Или снимайте это безобразие к чертовой матери, или другие стихи придумывайте!

Он сорвал плакат, смял его и каблуком вбил в урну.

- Что вы себе позволяете? - возмутился старичок. - Я буду ставить вопрос на правлении, да-да!

- Ладно, Игнатий Федорович, - Семченко примирительно положил руку ему на плечо, - не сердитесь. Скажите лучше, кого вы нарядили Казарозу встречать?

- Ваша затея, вы и распоряжайтесь. При таком обращении я вообще готов сложить с себя председательские полномочия.

Семченко повернулся к Вадиму:

- Выручай, брат! Бери нашего Буцефала, дуй к театру. Встретишь там Казарозу и доставишь сюда... Выступать сейчас, а то сам бы поехал.

- Из себя-то она какая?

- Маленькая, тебя меньше. Волосы серые, гладкие, вот так углом лежат. - Семченко сложил у лба свои крупные бугристые ладони, словно собирался молиться по-татарски, затем развел их вниз и в стороны. - Да не сомневайся, ее сразу узнаешь!

- Старичок этот - ваш председатель, что ли? - спросил Вадим, когда вместе вышли на улицу.

- Линев Игнатий Федорович, - кивнул Семченко. - В конторе железной дороги служил. На эсперанто шпарит - заслушаешься!

- А о чем все-таки тот стишок?

- Дался он тебе! Ну, не наш стишок, не наш... Про надежду там - в религиозном смысле, про бога, про смирение. Но народ любопытствует. Завлекательно, да и календарей пока не хватает.

Вадим взял вожжи, через пять минут бричка свернула с булыжника на немощеную Торговую, и слева, над крышами, поднялась желто-белая уступчатая пирамида соборной колокольни; оттуда, с реки, надвигалась на город вечерняя прохлада.

С тротуара махнул рукой Осипов, и Вадим остановился. Литконсультант был порядком навеселе, он с трудом залез в бричку, но сесть гордо отказался, стоял, уцепившись Вадиму за плечи.

- Хе-хе! Господам эсперантистам нужна реклама! - Узнав о цели поездки, Осипов попытался ернически потереть ладони и едва не вывалился на землю.

Напротив театрального подъезда возвышалась оставшаяся после митинга дощатая трибуна, расписанная лозунгами, возле нее и остановились. Осипов никуда уходить не собирался, явно решив дождаться Казарозу, что Вадиму не понравилось. Вообще этот человек доверия не вызывал. Имея жену и двоих детей, он самым откровенным образом ухлестывал за Наденькой, охмурял ее балладой собственного сочинения, напечатанной когда-то "Губернскими ведомостями" ко Дню Белого цветка - Всероссийскому дню борьбы с туберкулезом.

Наконец вышла из театра маленькая стройная женщина в зеленой жакетке, с сумочкой на ремешке; Вадим окликнул ее, и она почти подбежала.

- Я Казароза. Вы из эсперанто-клуба?

Осипов церемонно представился ей, поцеловал руку, а когда стали усаживаться, из подъезда выскочил светловолосый паренек в белой косоворотке.

- Поклонник, - сказала Казароза. - В поезде познакомились, и по пятам за мной ходит. Никуда от него не денешься.

Паренек уже стоял у брички, смотрел умоляюще:

- Зинаида Георгиевна, позвольте мне с вами...

- Неужели, Ванечка, я вам еще не надоела?

- Да пускай едет, - сказал Осипов. - Мы все ваши поклонники. Имя нам - легион. Пора уже ввести какой-нибудь отличительный знак на одежде, чтобы узнавать друг друга на улице.

Кумышкой от него разило нестерпимо.

- Выпил, знаете ли, бокал шампанского, - объяснил он. - Праздник сегодня. А я тоже внес посильную лепту в дело освобождения.

Тронулись. Слегка приобняв Казарозу за талию, Осипов начал рассказывать, как в своем "Календаре садовода и птичницы" на посмешище всему городу вывел Виктора Пепеляева, министра внутренних дел в Омском правительстве, под видом крыжовника.

- Почему именно крыжовника? - удивилась Казароза.

Но Осипов уже перевел разговор на другую тему:

- Простите, не спросил, как принимала вас наша публика?

- Вы не представляете как хлопали, - сказал Ванечка. - И в зале битком. Полный сбор.

- Ну, - улыбнулась Казароза, - это потому, наверное, что буфет очень хороший. Бутерброды с колбасой, с салом.

- Нет, нет и еще раз нет! - горячо возразил Осипов. - Наша публика видит истинный талант. Эти бутерброды ей - тьфу, поверьте мне! Вы попросту недооцениваете российскую губернию. Я имею в виду губернские города. Разве не они явили всему миру пример борьбы за подлинную демократию, против обеих диктатур - генеральской и пролетарской. Уфа, Самара, Пермь, Архангельск...

- Вы что, - спросил Ванечка, - учредиловец?

- Я боролся против Колчака, и я свободный человек! - заявил Осипов. И ты, миленький, на меня ярлыков не вешай. На мне их знаешь сколько навешано? Как на чемодане. И я вам говорю: через губернские города пройдут пути истории в двадцатом столетии. Всемирной, заметьте, истории!