Герхард Келлинг - Книга Бекерсона

Характерно, что к этому документу прилагался еще один лист — к сожалению, сегодня он уже не в состоянии предъявить обе части: сопроводительную бумагу и формуляр. Там трезво и явно, в отличие от содержания вышеназванного уведомления, было отмечено, что в качестве кандидата, каковым он уже является в данный момент, вскоре он подвергнется специальному тестированию на профпригодность, так называемому слепому методу. Это означало, что сам испытуемый во избежание искажений результата не имеет представления о тестировании. Между тем кандидатов нельзя было ставить в неравные условия. Было заявлено, что дискриминация кандидатов не допускается. В случае же их искусного поведения относиться к ним следует традиционным образом. Последний оборот и очевидная мистификация поначалу его позабавили, но затем очень даже насторожили, причем он не понимал, с чем это было связано. Все поступило из Швейцарии, из какого-то малоизвестного ему местечка по имени Хюрлигрунд, что в кантоне Граубюнден, а именно на Зайльгассе, 5а. Ему припомнилось, что упомянутая на бланке фирма называлась Kremser S.A.

Итак, этот конверт в один прекрасный день ноября (в день собеседования) оказался на дощатом полу у него дома. Тогда у него не было собственного абонентского ящика, и почтальон был вынужден просовывать корреспонденцию через щель в двери. Поначалу он несколько рассеянно отнесся к этому письму и даже предположил, что, возможно, стал жертвой заблуждения или попался на удочку какого-то рекламного агентства. К нему снова и снова приходили письма от каких-то сомнительных и совершенно незнакомых ему отправителей, раздобывших его адрес скорее всего полулегальным путем. Он не мог себе объяснить, не мог взять в толк, кто и с какой целью предопределил его выбор из массы других, пока как-то ночью, в момент мучительной бессонницы, ему снова не вспомнилось то самое объявление с шифром, тот неповторимый вопрос — а вы свободны? И опрометчиво отправленное письмо, о котором он между тем почти забыл, чтобы не сказать — выбросил из памяти.

С явно учащенным сердцебиением (пульсирующая сонная артерия) он вскочил с пола, достал объявление (к счастью, вместе с копией его заявления), хранившееся на должном месте. Положив объявление рядом с новой бумагой, он долго разглядывал их в лучах настольной лампы. Затем его охватило редкое возбуждение, словно он внезапно ощутил себя частью более широкого, не подвластного ему, зловещего контекста. Он сразу прикинул: предстоит какой-то экзамен-тест на профпригодность (слепой метод), со всякими причудами и немыслимыми вариациями. Он зримо представил (это пришло ему в голову прежде всего), что объявленный экзамен, возможно, будет заключаться в выяснении личности человека, давшего это объявление, и, очевидно, идентичного с ним отправителя только что полученной информации. Так или иначе, в ту ночь ему было уже не суждено заснуть — он пролежал с закрытыми глазами на своей подушке. Он придумывал одно ответное послание за другим, подыскивая самые элегантные выражения, которые наутро полностью выветрились из его памяти. В то утро он рано был на ногах и ровно в девять, час открытия государственной и университетской библиотеки Карла Осецкого, уже входил в читальный зал, чтобы проверить так называемый швейцарский адрес.

Все происходило в то самое время, когда по поручению еженедельного приложения он собирался засесть за статью о паразитах, то есть о живых существах, отбиравших пищу, предназначавшуюся другим живым существам. Как говорилось в большом толковом словаре Мейера, будучи para-sitos, то есть присутствуя на торжественной трапезе в роли льстецов и панегиристов, они поглощали пищу, предназначавшуюся другим приглашенным. Сам феномен, точнее сказать его происхождение, был теснейшим образом связан с возникновением видов и жизни в целом, а его проявление имело столь широкое распространение, что жизнь без паразитов казалась просто немыслимой. Причем живые существа, именуемые паразитами, все эти гады , как воспринималось данное определение, видимо, не заслуживали подобной классификации или же все мы, собравшиеся на этой трапезе жизни, в конечном итоге сами оказывались не намного лучше. Однако такая однозначная мотивация, попахивавшая апологетикой паразитарных тварей, которыми он собирался фундаментально заняться в своей работе, впрочем, как и прежде, в связи с часовыми механизмами, с самого начала была обречена на провал, поскольку никто у нас , как впоследствии говорили в редакции, не испытывает желания вникать в такого рода тонкости .

Затем он, Левинсон, глубоко задумался над тем, что в случае продолжения этих изысков никто больше не поручит ему заниматься какой-либо темой, что однозначно закончилось бы его профессиональным фиаско. Прежде чем снова вернуться к событиям, которые имели место несколько лет тому назад, ему хотелось лишь кратко отметить: его ошибка, как это нередко случалось в жизни, заключалась в том, что он вновь и вновь чересчур серьезно воспринимал свои мысли и свои открытия и, стало быть, собственную персону, завышая их значимость, что, как он уже давно понял, неотвратимо заканчивалась крахом. С другой стороны, в обсуждаемых здесь событиях он видел нечто вроде поворотного момента в своей жизни. В любом случае для него все это не было лишено логики, поэтому он восхищался прозорливостью тех, кто выбрал его из круга претендентов.

Итак, в то самое утро он отправился в городскую библиотеку, попробовав накануне через телефонную справочную службу выяснить номер той самой Kremser S.A. — Societe Anonyme, так называемого акционерного общества, что в Граубюндене (Хюрлигрунд). Войдя в библиотеку, он поднялся на первый этаж, где в читальном зале неожиданно встретил женщину по имени Бригитта, с которой познакомился на праздновании дня рождения несколько лет назад. Прямо в читальном зале он тихонько, но обстоятельно поведал ей о материалах про всяких паразитов, Атлантиду и иные сенсационные объекты, однако ни словом не обмолвился о зашифрованном объявлении, а также о письмах (собственном и ответном), что глубоко отложилось в его памяти. Ему самому казалось это удивительным, пока он стоял там и без удержу распространялся на данную тему. У него было еще свежо в памяти, как на удивление складно прозвучало то или иное замечание — в них изливалось некое красноречивое очарование (что хоть и случалось с ним порой, однако неизменно лишь по отношению к определенному кругу лиц) и некое возбуждение, которое, как и при первом знакомстве, вновь и вновь заставляло хохотать Бригитту и которое сейчас в атмосфере читального зала стимулировало его остроумие. Это была его Бригитта, с которой он совершенно неожиданно столкнулся здесь по прошествии стольких лет и которая снова показалась ему бесконечно близкой. Та самая Бригитта, которая испытывала откровенную радость от случайной встречи с ним, — радость, которая переполняла и его душу. Но вот что не стало для него сюрпризом, так это его давняя убежденность: осознание того, с кем ты однажды познакомился, в последующем считалось уже ценностью воспоминания, над которым не властна никакая сила — кроме разве что смерти, но и она, собственно говоря, силой не являлась. Он уверовал в то, что сумма индивидуального опыта глобально конечна или ограничена, словно собственная жизнь определяется какой-то постоянной мерой, которой можно — да и должно! — распоряжаться, словно приобретенный таким образом опыт суть сама жизнь. Однажды он пробовал написать об этом статью, своего рода эссеистические примечания или апострофу. Хотя ему самому этот материал показался неудачным, в редакции журнала «Дом и сад» статью без всяких комментариев, как ни странно, приняли и даже выплатили гонорар, правда, так и не напечатали. Персонаж по имени Б. затем, то есть после случайной встречи в читальном зале, снова исчез из его поля зрения и жизни. Поэтому он понятия не имел, где она и как она сейчас поживает, — тем не менее он и сейчас, по прошествии всех этих лет, наверняка искренне обрадовался бы, если бы Бригитта так же неожиданно предстала перед ним, если бы он мог услышать ее слова и смех.