Роза Планас - Флорентийские маски

На стойке портье его ждала записка, в которой сообщалось, что еще утром к нему заходил какой-то человек, сказавший, что не сможет его подождать. На улице тем временем начался дождь. По асфальту и по остаткам старинной булыжной мостовой застучали первые капли. Выяснилось, что незнакомец, уходя, оставил для Антонио закрытый и неподписанный конверт. Антонио сразу же вскрыл его и обнаружил внутри листок бумаги с несколькими напечатанными на принтере линиями и одной-единственной тревожной фразой: «Череп здесь». Больше в послании ничего не было. Судя по всему, его целью было психологическое давление на Антонио.

Потными от волнения руками он разорвал записку в клочья. Именно на этом проклятом черепе сходились все вопросы и сложности, возникавшие перед ним и его друзьями. Именно он стал центром мира – когда-то такого открытого и ясного со своими пятью континентами, а теперь сжавшегося до размеров костяной сферы с непонятным отростком вместо провала. Именно этот череп стал той голгофой, на которую уже взошли два его пропавших друга – одновременно мертвые и живые. Таким же – мертвым и живым – был и череп, не желавший оставаться навеки частицей отполированной временем костной ткани. В последний раз, когда Антонио видел его, в глазницах черепа мелькнуло что-то похожее на взгляд, на то, что может быть свойственно только живой материи. В тот же день он заметил и странное потемнение на макушке, как будто бы там, в сросшихся на темени костях, зарождалась новая жизнь. Именно в тот миг отец Антонио, поймав исходивший от черепа сигнал, предупредил сына: «Держись подальше от этих костей. Запомни: природа его нам неизвестна, ибо пришел он в этот мир из бездонного моря, с другого, неведомого берега».

В тот день Антонио не понял, что имел в виду отец, говоря про «море и другой берег». Поначалу он не подумал ни про океан, разделяющий Старый и Новый Свет, ни про какое-то иное бескрайнее море, а почему-то представил себе достаточно небольшую по мировым меркам лагуну, окруженную со всех сторон сушей, наподобие тех, по которым совершали свои великие плавания такие легендарные путешественники, как Одиссей или Ясон; благословленные богами или же, наоборот, бегущие от Божьей кары, они были совсем не похожи на тех покойников, чьи тела выкапывали из могил и пожирали в ходе ритуального празднества Дня усопших далекие предки Антонио. Каким же безумно диким и омерзительным должен был казаться европейцам, впервые увидевшим такое святотатство, этот каннибальский ритуал, равно как и молитвы и заговоры, произносимые с целью воскрешения зомби. Для Антонио, матерью которого была англичанка, холодность, скрытность и прилизанное благочестие Европы ассоциировались с чисто женским началом, встроенным и в его душу, находящуюся в хрупком равновесии.

Эта проекция внутреннего «я», ускользающая от любого контроля со стороны разума, была создана из той же ткани, что и деревянная кукла, и неуловимое тело Гая Фокса, того ненавистного предателя, которого презирающие языческие обряды англичане должны были сжигать каждый год на гигантских кострах, чтобы не дать ему воскреснуть.

Небеса разверзлись, и ливень обрушился на город в полную силу. Антонио чувствовал, как мгновенно намокли его черные волосы и вода стала стекать за воротник. Сквозь завесу ливня он с трудом разглядел старинную стену, к которой был пристроен огромный особняк Винченцо де Лукки и его похотливой дочери. Прежде чем сдаться на милость этой парочки, мексиканец решил если не подстраховаться, то хотя бы проинформировать своего адвоката о том, что он собирается сделать. Свернув с нужной ему улицы, он заглянул в какое-то грязноватое кафе. Заказав бренди и попросив принести полотенце, вытер мобильник и набрал знакомый номер. У адвоката был включен автоответчик.

– Ласло, – вялым, апатичным голосом проговорил Антонио, – я опоздал на самолет и вообще не знаю, смогу ли попасть в аэропорт. Уехать сейчас я не могу. Мой друг, профессор Канали, пропал. Ты делай то, что считаешь нужным, и защищай меня до победного конца. Веди дело вне зависимости от того, что со мной случится. Я почему-то уверен, что ты так и поступишь, хотя бы из чувства профессиональной чести, которую я всегда так ценил в тебе. Если мне удастся сделать то, что я задумал, я сразу же позвоню, если нет – делай все, что сочтешь нужным. Мой мобильник будет включен – как знать, может быть, мне еще придется обратиться к тебе за помощью.

Записывая это сообщение, Антонио внутренне надеялся, что Ласло услышит его раньше, чем случится непоправимое, и его слова не будут посланием с того света. Впрочем, полной уверенности в этом у него, конечно, не было. Выпив одним глотком поданный ему бренди, он решил, что будет гнать от себя неприятные мысли, по крайней мере касающиеся его самого. Выйдя из кафе, перешел улицу и все под тем же непрерывным ливнем направился к дому де Лукки.

Холодные руки Коломбины открыли ему дверь и помогли снять мокрую одежду. Все повторилось точь-в-точь как в тот день, когда Федерико впервые переступил порог этого дома и был таким же трогательно промокшим, каким сегодня предстал мексиканец. Точно так же Андреа проводила его в ванную комнату и вынула стопку полотенец со своими вышитыми инициалами. Издалека, из большой гостиной, доносилась музыка Пьетро Антонио Локателли – «Кончерти гросси». Там у камина о чем-то беседовали Винченцо де Лукка и его друг, библиотекарь из Национальной библиотеки. Оба только что перечитали интереснейшую книгу Джоаккино Вольпе, изданную в 1940 году и посвященную истории фашистского движения. Библиотекарь рассказал актеру, что эта книга, сохранившаяся буквально в считанных экземплярах, в свое время была распространена по всем итальянским консульствам. Было это незадолго до Второй мировой войны. На довольно дешевой бумаге мелким слепым шрифтом объяснялась роль фашизма в мировой политике и его великое предназначение в истории. Фашизм, согласно утверждению автора, был «первой искренней и подлинно жизнеспособной политической доктриной, рожденной при этом в рядах наших врагов»; эту цитату автор приводил, ссылаясь на статью Энрико Коррадини, опубликованную в 1909 году на страницах националистической газеты «Триколор». Уже тогда идеологи фашизма мечтали «освободить рабочий мир от демагогической тирании демократов и социалистов, чтобы привлечь его к великому делу создания империалистического государства».

– Если это истоки фашизма, то я, без сомнения, новое земное воплощение Савонаролы, – с усмешкой заявил старый Арлекин, красуясь перед снисходительно улыбающимся библиотекарем.

Антонио тем временем стоял под горячим душем, наслаждаясь тем, как уже не дождевая, а водопроводная нагретая вода стекает по его усталому телу. Коломбина же подсматривала за ним в замочную скважину, как маленькая, плохо воспитанная девочка, которая подглядывает и шпионит за друзьями, чтобы потом в ходе игры выложить в качестве главного козыря ставшую ей известной сокровенную тайну кого-нибудь из мальчишек.