Мария Ланг - Скандинавский детектив. Сборник

Списки обеих семинарских групп обошли аудиторию и вернулись наконец к Манфреду Лундбергу. Он закончил очередную тираду и взглянул на списки.

— Одна из групп почему-то показалась вам гораздо привлекательнее другой. Значит, нам придется предпринять некоторые принудительные перемещения, чтобы примерно уравнять их численность.

Это были его последние слова. Едва он успел закончить свою мысль о принудительных перемещениях, как сам был вынужден скоропостижно переместиться в вечность. Правой рукой он вдруг схватился за сердце, широко разинул рот и попытался привстать. Левая его рука так сжала край стола, что побелели пальцы.

— Мне плохо, — сказал он изменившимся голосом.

Лицо его смертельно побледнело, глаза за стеклами очков расширились от ужаса. Он хватал ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. Это продолжалось только миг, потом он упал на стол. Его рвало, на губах выступила пена. Голова ударилась о стол — и все было кончено.

На несколько секунд в аудитории повисла тишина. Потом закричала та самая девушка. Она кричала громко и пронзительно, словно ее ткнули иголкой. А Манфред Лундберг лежал, уронив голову на стол. Солнце уже добралось до него и освещало облысевшую макушку.

— Он заболел? — спросил кто-то.

Парень, сидевший слева от него, встал, осторожно и как-то неуверенно коснулся Лундберга, словно хотел разбудить. Тогда я вскочил и взял Манфреда за руку, пытаясь нащупать пульс. Но бесполезно.

— Пульс есть? — спросил парень.

Я покачал головой. Тогда темноволосая девица снова закричала, только теперь отчаянно и жалобно. Я пристально посмотрел на нее и снова повернулся к парню.

— Сбегай к начальству и вызови «скорую помощь»! Попроси их срочно подняться сюда!

Парень мгновенно исчез, довольный, что может убраться отсюда. Лицо у него было еще бледнее, чем у Манфреда. Я сказал девице, чтобы она перестала выть. Но она выла все громче и громче. Явно началась истерика. Ее вопли действовали мне на нервы. Возле истеричной девицы сидел какой-то невзрачный парень. Он пытался ее успокоить, но тщетно. Тогда я подошел и что было силы стукнул кулаком по столу.

— Кончай орать! Того и гляди, стены рухнут от твоего воя!

Она сразу умолкла и только изумленно таращила на меня огромные блестящие глаза.

— Замечательно, — кивнул я. — Тут всем невесело, но если мы все вдруг завоем, легче не будет.

Я снова подошел к Манфреду и осторожно приподнял его голову. Его темные расширенные зрачки были устремлены прямо на меня, и я осторожно опустил эту мертвую голову на стол. Во всяком случае на ближайшие ночи кошмары мне были обеспечены.

— Похоже, он мертв, — сказал я.

Сам не знаю, к кому я тогда обращался. Я стоял возле трупа Манфреда, и студенты тупо таращились на меня.

— Не понимаю, Эрнст, как ты сумел стать доцентом гражданского права! Ты слишком туго соображаешь. Повторяю: нет никаких причин подозревать убийство.

Харалд уже терял привычное спокойствие.

— Но убийство было бы весьма кстати для молодого и честолюбивого помощника прокурора, — ответил я язвительно. — Братец Харалд, признайся, что ты всю жизнь мечтал именно о такой ситуации: окружной прокурор в отпуске, при таинственных обстоятельствах умирает человек. Харалд Бруберг, исполняющий обязанности прокурора, энергично берется за дело, быстро распутывает его и с помощью гениальных умозаключений изобличает убийцу.

Мы только что пообедали и теперь в гостиной за маленьким круглым столом у окна пили кофе и ели трубочки, которые испекла Биргит.

— Какой ты циник, Эрнст!

Я повернул голову и встретил укоризненный взгляд Биргит.

— Как тебе не стыдно, ведь умер Манфред!

— Разве смерть становится трагичнее от того, что умирает человек, которого мы знаем? — спросил я. — Почему мы оплакиваем покойного друга и никак не реагируем на смерть незнакомого человека? Разве это справедливо? Вот в чем вопрос, Биргит! Почитай некрологи в газетах и поразмысли, почему так получается.

— Нельзя собрать в одном сердце все печали мира, — ответила она спокойно. — Но наших родных, близких и друзей мы должны оплакивать. Ведь, кроме нас, больше некому…

— Харалд, ты узнаешь, откуда это?

— Минутку… Ну конечно, тетя Ида!

— Совершенно верно,— кивнул я.— Тот, над чьей могилой не льется слез, никогда не обретет вечного блаженства. Таким образом живые обеспечивают усопших, пропусками на небо.

— Памятуя о несовершенстве человеческой натуры, я бы сказал, что это довольно рискованное предприятие.

— Никогда бы не подумал, что прокурор будет цитировать мисс Марпл!

— Два сапога пара, — грустно вздохнула Биргит. — Почему обязательно надо верить в самое худшее?

— Потому что, как полагает мисс Марпл, чем хуже мы думаем о людях, тем ближе к истине наши ожидания.

— А следователь всегда должен ожидать самого худшего, — добавил Харалд. — Это его обязанность.

— Да здравствует наше викторианское воспитание!

Я наполнил чашку и поднял ее к висевшему на стене портрету председателя уездного суда Фредерика Бруберга.

— Все знают, что у Манфреда было больное сердце, — сказала Биргит. — Теперь я пойду проверять письменные работы, а вы можете выдумывать все, что вам взбредет в голову.

Она встала, улыбнулась Харалду и, выходя из комнаты, оторвала лепесток от последней увядшей грозди пеларгонии.

— Конечно, у Манфреда было слабое сердце, — начал я. — Но кто бы мог подумать, что дело обстоит так скверно? Нет, по-моему, главный аргумент против версии убийства — то, что его просто некому было убивать. Он никому не мешал. Правда, он не располагал к себе людей. Я неплохо к нему относился, но особенно нежных чувств никогда не питал. Как, впрочем, и все, за исключением, может быть, одной лишь его жены Анны Лизы.

Я взял пачку «Джона Сильвера» и вытряхнул сигарету.

— Манфред был педант и зануда, — продолжал я. — От одного его вида начинало сосать под ложечкой. Светочем науки его тоже не назовешь. Зато он был невероятно трудолюбив и добросовестен, как говорил отец, честен до мозга костей. Манфред был не столько ученым, сколько бухгалтером от науки. Он собрал невероятное количество фактов, аккуратно разложил их по полочкам и проверял, согласуются они друг с другом или не согласуются. Ну посуди сам, кому могла прийти в голову бредовая мысль убивать такого типа?

Харалд молча посасывал трубку. В ней что-то шипело и клокотало, как в старом котле.

— Слишком честные люди иногда бывают обременительны, — сказал он. — Они могут мешать нечестным. Особенно когда их интересы сталкиваются. — Харалд протянул руку за футляром со щеточками для чистки трубки и продолжал: — Кроме того, мотив убийства далеко не всегда следует искать в характере убитого. Разве можно объяснить, скажем, убийство Дездемоны только на основании анализа ее личности? Нет, человека убивают не только вследствие каких-то особенностей его натуры или его поступков, но и просто потому, допустим, что он занимает чье-то место. И мешает тому, кто сам на него метит.