Дерек Картун - Бесы в Париже

Он умолк и задумался.

- Подумать только, такой грязный делец у власти, хотя вслух об этом говорить и не следует, он наш начальник.

- Ладно, Альфред, я тебя не слышал.

- Но мое мнение тут хоть что-нибудь да значит?

- И да, и нет. Нет, потому что никто этой историей больше заниматься не станет. Да, потому что я бы хотел, чтобы в архивах хранилась правда, даже если мы сидим по уши во лжи. У меня просто пунктик насчет архивов.

- Как же я могу занести в досье свои подозрения, хоть я абсолютно уверен, что они правильны?

Вавр усмехнулся:

- А это уж не моя проблема, Альфред, сам соображай.

Во вторник американского посла пригласили на набережную Орсэ. Министр иностранных дел принял его чрезвычайно тепло и угостил великолепным шерри, в который собственноручно, из уважения к высокому гостю, бросил кусочек льда.

- Счастлив видеть вас, господин посол, надеюсь, вы и ваша супруга в добром здравии.

- Вполне, - коротко ответствовал посол. Он еще не забыл неприятную беседу с президентом и был намерен, если нападки тут, в министерстве, возобновятся, как можно быстрее прервать встречу. Но, судя по любезности, которую проявляет министр, она затянется.

- Очень мило с вашей стороны, что вы пришли, как только получили приглашение, - продолжал министр.

- Мне это только приятно, - ответил посол. "Что, черт возьми, тут происходит?"

- Я вот почему вас пригласил, - сказал министр, заглядывая в свой бокал с такой осторожностью, будто ожидал увидеть в нем лягушку. - В нынешнем году мы хотим организовать у себя небольшие торжества, - он чуть помолчал и продолжал доверительно: - Йорктаун, вы понимаете?

Посол слыхом не слыхивал о торжествах по поводу какого-то Йорктауна, но виду не подал. С какой стати он должен что-то знать об этом Йорктауне? А если и правда должен, то почему этот кретин - первый секретарь посольства его не предупредил?

Министр, который в обычное время тоже не был силен насчет Йорктауна, тем не менее продолжал:

- Мы планируем ряд мероприятий в знак чувства солидарности, которое наш народ испытывает к Соединенным Штатам, помня о союзе между генералом Вашингтоном и нашим национальным героем Лафайетом в битве при Йорктауне. Он сделал паузу и закончил: - Фактически эта битва завершила войну американцев за независимость. - Его только что просветили на этот счет, и в памяти были еще свежи кое-какие подробности. - В этом году как раз исполняется двести лет...

...Министерство иностранных дел в полном составе все утро рылось по архивам в поисках хоть какого-нибудь юбилея - премьер-министр приказал найти мало-мальски серьезный повод для организации торжеств. Перебрали и отвергли даты рождения и смерти знаменитых художников, философов, литераторов и политических деятелей, и положение казалось уже безнадежным, когда кто-то вдруг вспомнил о битве с британцами под Йорктауном. Такой повод сочли вполне подходящим.

Посол сколотил свое состояние во Флориде, он передал в распоряжение своей партии миллион долларов, чтобы заполучить нынешнее место: его жена всегда мечтала жить во Франции. В истории он не разбирался и потому ограничился тем, что с рассудительным видом кивнул.

- В ходе торжеств, - продолжал министр, - мы бы хотели выразить добрые чувства к вашей стране, в частности путем вручения наград некоторым из ваших выдающихся сограждан. Я мог бы порекомендовать кандидатов на эти награды...

Посол наконец все понял и позволил себе расслабиться. Он даже рискнул произнести: "Ну, разумеется" - и отхлебнул немного шерри: этот напиток отнюдь не принадлежал к числу его любимых.

- Я слышал, - произнес министр иностранных дел, - что ваш коллега Рольф Хемминг, посвятивший свою многолетнюю деятельность развитию связей между нашими странами, скоро заканчивает срок службы и намерен вернуться домой. Мы будем очень счастливы наградить его по такому случаю орденом Почетного легиона.

Посол впервые слышал относительно планов Хемминга, но был достаточно сообразителен, чтобы понять смысл сказанного.

- Я уверен, - согласился он, - что Хемминг сумеет оценить оказанную ему честь.

- Всегда приятно вручать подобные награды за службу, способствующую взаимопониманию между нашими странами, - сказал министр. - Именно в знак окончания этой службы.

Посол согласно кивнул головой.

- Вручение сопровождается соответствующей церемонией, - добавил министр. - Награду вручает наш посол. - Он поднес к губам бокал и отхлебнул немного. - В Нью-Йорке. - Он кашлянул. - В самом скором времени.

Посол снова кивнул. Не станет же он заступаться за этого Хемминга - он вообще пидоров терпеть не может. Желают французы его отсюда выпереть - да ради Бога!

Министр иностранных дел поднялся.

- Очень любезно с вашей стороны было прийти, - сказал он. - Мое почтение вашей супруге, и, надеюсь, скоро увидимся в менее официальной обстановке.

- Я тоже, - сказал посол и распрощался.

- Нос мог быть чуть длиннее, - высказался Баум. - И глаза, пожалуй, маловаты. Но форма ушей исключительно хороша и стать безупречная. Фактура меха отличная. И темперамент мне тоже нравится.

Он с нежностью провел рукой по кошачьей спинке и перешел к следующему экспонату.

- А это настоящий красный камео, - одобрил он. - Нос и подушечки лап розовые, мех - просто загляденье. Смотри - отливает серебром и чуточку розовым. Красиво, правда? Немного только прикус подкачал - ты согласна?

Он был среди друзей на ежегодной выставке кошек в Сен-Клу. Служебный кабинет и вся эта чепуха - его работа - отсюда бесконечно далеки. Эстелла рядом с ним делала вид, будто тоже разбирается в кошачьих породах, но мысли ее блуждали. Кажется, на прошлой неделе с Альфреда свалилось огромное бремя. Он больше не жаловался на печень, спал неплохо и в свободное время отдыхал. На ее деликатные расспросы муж ответил только, что ему удалось решить одну загадку.

- Ты же знаешь, как я ненавижу все непонятное, разные там загадки...

Сегодня Баумы пригласили на ужин друзей. Она их угостит прекрасной розовой форелью, приготовленной в медном котелке, который Альфред недавно привез из Парижа, а он достанет из своего скромного погребка бутылку доброго "вовре".

Вечер обещает быть приятным.