Дерек Картун - Летучая мышь

- Наши отношения всегда были корректными, - ответил он холодно, не отводя глаз от моего лица. Похоже, он ненавидел Маршана.

- Господин Маршан отдал многие годы служению Франции, - рискнул я, Его трагический уход - большой удар для всех, кто с ним работал.

Господин де Монтан тщательно обдумал ответ:

- Вероятно, найдутся такие, кому будет его не хватать. Кроме того, эта смерть создала немало проблем для правительства.

- Что вы думаете о его политической карьере?

Тонкая улыбка тронула уголки губ, плечи чуть приподнялись как бы в легком недоумении:

- В ней немало загадок. Каждому известно, что, дважды получив возможность стать премьер-министром Франции, оба раза он её упустил. Становился вдруг несообразительным - на мой взгляд, вполне сознательно.

- Но зачем?

- Чего не знаю, того не знаю. Признаться, я сам не раз искал ответа на этот вопрос. Но ни один ответ не кажется достаточно убедительным.

Я зашел с другой стороны:

- А вам лично Маршан нравился?

После недолгого колебания он ответил:

- Нет. Я всегда не любил людей себе на уме. Их можно уважать, сотрудничать с ними. Но любить человека, душа которого отгорожена от тебя колючей проволокой или, скорее, каменной стеной... Сквозь колючую проволоку хоть что-то видно. Нет уж, увольте.

- Расскажите о его привычках.

- Работал, как машина. На службе проводил семь дней в неделю часов по двенадцать, а то и все четырнадцать, и от персонала требовал того же. Много времени тратил на выслушивание докладов и отчетов. Записывал мало, а то и вовсе ничего, но помнил все. Мог даже в момент острого политического кризиса бросить все и уехать на уик-энд в свой избирательный округ - в Авейрон. Занимался там местными проблемами с той же одержимостью, с какой здесь, в Париже, решал куда более серьезные вопросы.

- Вы находите это странным - что член правительства так предан своим избирателям и заботится об их интересах?

- В нашей стране многие заметные деятели состоят в мэриях небольших городов, однако непосредственную работу за них выполняют местные депутаты. Андре Маршан был исключением - в напряженный политический момент мало кто из политиков решится покинуть Париж. Он же этого не боялся. И, заметьте, ему вовсе не надо было завоевывать голоса в своем округе, народ там и так стоял за него горой.

- Вы находите этому какое-то объяснение?

- Никакого! Разве что стремление к совершенству.

- Вам случалось ездить с ним в Авейрон?

- Весьма часто.

- Что он там делал такого, о чем стоило бы написать?

- Целиком погружался в дела мэрии Родеза, возводил на необыкновенную высоту все эти мелкие проблемы.

- И вы все время проводили с ним?

- На встречи с сельскими избирателями он ездил один, сам садился за руль. Обожал быструю езду.

- Без охраны?

- Охранники раздражали его, как и все остальные сотрудники.

- Что все-таки побудило его к самоубийству?

Снова на тонких губах мелькнула ироническая улыбка, чуть поднялась бровь.

- Может, эмоциональный кризис?

Это был не ответ на мой вопрос, а предложение. Я попробовал проявить настойчивость:

- Но все же есть у вас какое-то мнение, господин де Монтан?

- Не считаю нужным делиться своим мнением даже с представителем столь уважаемого агентства, как "Рейтер".

- Это невеликодушно, - упрекнул я его.

- Возможно. Но не хотелось бы делать достоянием публики то, чего не могу подтвердить фактами. Если Андре Маршан покончил с собой, стало быть, были серьезные причины. Он никогда не делал ничего без достаточных к тому оснований, действовать вслепую или сгоряча было ему несвойственно.

- Охотно верю, - согласился я. - Но какие это причины?

Вместо ответа мой собеседник поднялся, давая понять, что аудиенция окончена.

- Я вдвойне благодарен вам за эту беседу, господин де Монтан, - сказал я, тоже вставая. - Вас наверняка предостерегали от подобных встреч с журналистами.

- Я сам распоряжаюсь собой, - ответил хозяин, не отрицая моей догадки и не подтверждая её. Мы направились к выходу, но он внезапно остановился.

- Когда Андре Маршан был жив, я не мог понять, что им движет, произнес он, - Когда умер - тоже. Я достаточно стар, чтобы разбираться в людях и осмысливать их поведение. Так вот - Маршан, как политик, не руководствовался ни одним из обычных мотивов: ни амбициями, ни жадностью, ни альтруизмом, ни патриотизмом. Даже особого стремления к власти у него не было. Другое что-то им управляло, - он помолчал, слегка покачивая головой. И вежливо проводил меня до самой двери.

По дороге от дома Монтана к Елисейским полям, где предстояла следующая встреча, я купил маленький атлас и, раскрыв его на карте округа Авейрон, погрузился в её изучение.

...Она, должно быть, только что пришла в "Колизей" - чуть раньше назначенного срока. И сидела в своем красном пальто за угловым столиком, лицом к двери. Очень прямая, тонкое лицо, впалые щеки, черные волосы подобраны в узел. Все соответствовало хрипловатому голосу в телефонной трубке. Пока я шел к ней, она пристально смотрела на меня и ни тени одобрения не прочел я в её взгляде. Женщина за пятьдесят, для которой общение с людьми - проблема.

- Я Джордж Пэррот. Спасибо, что пришли. Простите, что заставил вас ждать. Недолго, надеюсь?

- Ничего страшного, - её рукопожатие было вялым, глаза на миг встретились с моими, и тут же взгляд ускользнул. Она успела заказать рюмку анисовой водки и уже выпила. Я сел за столик, попросил принести чаю для себя и ещё одну рюмку для дамы и послал ей неотразимую, как я надеялся, улыбку. Анни Дюпюи не улыбнулась в ответ. Вытряхнула из пачки сигарету жестом заядлого курильщика, для которого норма - три пачки в день и закурила. Нервная кошка, видавшая на своем веку много зла от людей.

- Уверен, что вас предостерегали от встречи со мной, - я взял быка за рога.

- А вы как думали?

- Почему власти не хотят обсуждать самоубийство Маршана?

В душе сидевшей напротив женщины бушевали страсти - я сразу это почувствовал. Она была накалена до предела, слова вырывались у неё с трудом, будто под давлением в дюжину атмосфер, в голосе клокотали боль и ярость.

- Им правда не нужна, они её боятся, - слово "они" она будто выплюнула. Чистая истерика - неужели эта женщина живет в таком напряжении постоянно?

- Какая правда?

- Такая правда, что министр был после войны самой яркой политической фигурой. Ему следовало стать премьер-министром или даже президентом республики. Но им не нужен был честный человек, не запятнанный коррупцией, который никогда не стал бы заигрывать с левыми.

Она придавила в пепельнице едва начатую сигарету и тут же закурила следующую.

- "Они" - это кто?

- Вся эта банда. Голлисты, конечно. И коммунисты тоже. Министр часто мне повторял: "Морис Торез и мафия объявили мне войну, они меня когда-нибудь прикончат". И прикончили - сами видите.