Дерек Картун - Летучая мышь

Эту пылкую речь прервало появление в дверях секретаря, за которым следовала чопорная с виду особа с подносом, уставленным чашками.

- Ага, - возликовал министр, - Вот и чай! Отлично! А где печенье?

Перед началом чайной церемонии хозяин кабинета сделал следующее резюме:

- Мы утрясли кое-как эту проблему с оппозицией, и это дало мне повод сказать несколько соответствующих слов относительно господина Маршана: глубокие сожаления, нам будет так его не хватать и прочее. При этом французский посол дал понять, что в Париже хотят, чтобы шума было поменьше, и тут я их вполне понимаю. Оппозиция тоже согласилась проявить максимум спокойствия. Но тут этот старый дурень Дарби-Виллс встает и вопрошает: мол, понимает ли министр иностранных дел, то есть я, что некоторые из сегодняшних французских газет непременно забьют тревогу по поводу этого самоубийства и готов ли я предпринять какие-либо шаги в отношении государственной безопасности - ну и так далее. Я бы, честно говоря, на его слова наплевал, но беда в том, что старый осел абсолютно прав. Мы просто обязаны предпринять определенные шаги - именно в интересах государственной безопасности.

Он перевел дыхание и отхлебнул чаю.

- И ещё я должен передать вам то, что сказал посол. Он все это завуалировал на свой французский дипломатический манер, но смысл ясен как день. Если перевести это на нормальный язык, он имел в виду, что его правительству не понравилось бы, если бы мы начали докапываться до причин самоубийства Маршана. Держитесь, дескать, подальше от этого и не вздумайте совать нос в наши дела - вот как это прозвучало. Из чего я делаю вывод, что французы сильно нервничают. Боятся, видимо, черт знает до чего докопаться когда займутся подноготной Маршана. И я делаю ещё один вывод: не станут они этим вообще заниматься.

Он снова отхлебнул из чашки, сделав при этом властный жест рукой, как полицейский на улице, останавливающий поток машин, в знак того, что он не закончил.

- Мы с премьер-министром пришли к заключению, что не можем оставить это дело. У французов есть давняя традиция прятать концы в воду и не сообщать своим союзникам то, что, по их мнению, союзникам знать не следует. А мы должны использовать собственные возможности. - Он повернулся к Пабджою и спросил, указывая на меня:

- Это и есть ваш человек, Эндрью?

- Да, господин министр. Чарльз Кэри. Очень опытный сотрудник.

Министр устремил свое очарование непосредственно на меня.

- Вы получаете чертовски важное задание, молодой человек, - заявил он, - чертовски трудное. Чертовски срочное. Как уж вы его выполните под носом у французов - не моя, слава Богу, проблема. - Он прямо-таки просиял от удовольствия, что это не его проблема. - Но о чем я должен предупредить на чем я настаиваю: полная секретность, старина, абсолютно полная. Я бы не хотел никаких проколов, понятно? Чтобы, не приведи Господь, их посол не прискакал к нам. Ясно?

- Ясно, господин министр.

- Ладно. Теперь вы, Киллигрю. Что делается здесь, в Лондоне по этому поводу?

- Ведется расследование, господин министр. - Злоба, скопившаяся в душе Киллигрю, обратилась на министра, он даже не попытался смягчить или замаскировать её. Была в этом человеке какая-то извращенная честность.

- Можете что-нибудь сообщить нам, Киллигрю?

- Нет, сэр.

Потерпев таким образом полное поражение, министр обратился к остальным:

- Что слышно у вас, Алан?

- Ничего, господин министр, пока ничего, но мы работаем вместе с Эндрью Пабджоем и его людьми. Как только им понадобится помощь военного министерства, мы сделаем все, что сможем.

- Отлично. Это как раз то, чего бы мне хотелось, - чтобы ваши службы объединили усилия. - При этих словах министр взглянул на Киллигрю, но тот отнюдь не смутился и ответил столь же прямым взглядом. - Мой опыт подсказывает, что для служб безопасности взаимное сотрудничество трудно и непривычно. Вероятно, есть тому причины и Господу Богу они несомненно известны, но он как-то не удосужился растолковать их мне и я не раз испытывал жестокие разочарования по этому поводу. Однако надежда, как вы знаете, умирает последней, и я снова надеюсь, как и премьер-министр, что сотрудничество будет в известной мере достигнуто и никто из вас не подведет остальных. Приступайте к работе, господа.

Он обежал вокруг стола, пожал всем руки. Когда подошла моя очередь, он глянул на меня испытующе:

- Будьте осторожны, молодой человек, я в вашей профессии не разбираюсь, зато я политик, как вам известно. У меня нюх на неприятности. Французы милейшие люди, готовят отлично, умные, остроумные и все такое прочее, но тягаться с ними не дай Бог. Я уж нахлебался. Постарайтесь не заварить кашу.

- От спецподразделения помощи ждать нечего, - сказал Пабджой, когда мы поворачивали на Хорсферри-род, возвращаясь к себе на Смит-сквер, - А Киллигрю в отличной форме. Сто лет не видел его таким общительным и дружелюбным. Даже попрощался. Но сотрудничать с нами он не станет. Его людишкам тут делать нечего. Так что, Кэри, придется тебе полагаться только на себя.

- Как настроены французы? Действительно, так плохо?

- Хуже некуда. Вавр сказал по сути следующее: не лезьте не в свое дело.

- В конторе у тебя документы? - спросил Пабджой. - Ты кто?

- Пэнмур. Джордж Ричард. Европейский корреспондент телевизионного агентства "Транстел фичерс", Флит-стрит.

- Неплохо придумано, - одобрил Пабджой.

ГЛАВА 2

- Je prendrai un cafe et un sable, s'il vous plait!

- Noir?

- Да, черный кофе. И бисквит.

В boulangerie были заняты всего три столика. За двумя - по двое мужчин, а за третьим старик лет семидесяти в черной широкополой шляпе. У девушки, которая принесла мне кофе и бисквит, я спросил, не знает ли она месье Артуняна.

Откуда мне знать посетителей - их тут сотни ходят, - и, прежде, чем я успел продолжить дружескую беседу, она исчезла. Зато ко мне повернулся старик:

- Простите, я слышал, вы интересуетесь Артуняном. Он в последнее время здесь не бывает. После инфаркта из дому не выходит.

- А как бы это с ним связаться?

- У вас дело к нему? Насчет камней?

- Да нет, совсем другое.

Лицо соседа выразило разочарование: а он-то уже радовался сделке, которую бы заключил вместо сраженного болезнью коллеги. Что же, дело житейское.

- Дам вам его телефон, - он порылся в ветхой записной книжке, - Вот, записывайте. Арам Артунян...

Я поблагодарил и старик, отвернувшись, взялся за свой кофе. А за одним из двух занятых столиков между тем разгорался жаркий торг:

- Тридцать две тысячи - так я говорю.

- А я говорю - двадцать пять тысяч!

Первый сардонически расхохотался, вложив в свой гортанный смех хитрость и коварство всех на свете греков, левантинцев, финикийцев и прочих средиземноморских жителей, которые от века занимаются куплей-продажей драгоценных камней.