Аркадий Адамов - На свободное место (Инспектор Лосев - 3)

- Бывают. Изредка, - сдержанно отвечает Виктор Арсентьевич.

- Вам знаком, например, Гвимар Иванович Семанский?

Я чувствую, как настораживается мой собеседник, хотя выражение лица у него по-прежнему устало-спокойное и рука, держащая чашечку с кофе, ничуть не дрогнула. Вот только еле заметно сошлись вдруг тонкие брови и прищурились глаза. Всего лишь на миг.

- Да, знаком.

Он не торопясь ставит чашечку на столик и закуривает, машинально придвигая к себе большую хрустальную пепельницу. И, видимо, ничего больше рассказывать мне не собирается.

- Кто он, откуда? - спрашиваю я.

- Вы, простите, в связи с чем им интересуетесь, если не секрет? впервые сам задает вопрос Виктор Арсентьевич.

- В связи с его смертью, - говорю я.

- Что-о?!

Он подскакивает в кресле как ужаленный и чуть не роняет сигарету. В глазах неподдельный испуг. Ого, как он умеет волноваться, оказывается.

- Он что же... умер?

В ответ я лишь сокрушенно вздыхаю и утвердительно киваю головой. Пусть теперь он задаст мне несколько вопросов. Из них порой можно узнать больше, чем из ответов. Ведь вопросы человек задает тоже не случайные и при этом контролирует их не так строго, как свои ответы, особенно когда взволнован вот так, к примеру, как сейчас Виктор Арсентьевич.

- Как же так... умер? Отчего, разрешите узнать? - нетвердым голосом спрашивает наконец Виктор Арсентьевич, и сигарета пляшет у него в руке.

- Убит, - коротко отвечаю я.

- Не... не может быть... - лепечет Виктор Арсентьевич, не сводя с меня перепуганных глаз и окончательно забыв о сигарете и о кофе. - За... за что, боже мой?

Казалось, такой спокойный человек - и вдруг... Близким другом был ему этот Гвимар Иванович, что ли? Но тогда он бы уже знал о его смерти или давно искал бы его. Ведь прошло уже пять дней с момента убийства.

Но тут Виктор Арсентьевич, словно прочтя мои мысли, внезапно успокаивается и берет себя в руки. Лицо его снова приобретает устало-спокойное выражение, лишь легкий румянец на скулах напоминает о пережитом волнении.

- Кто же совершил это... преступление? - слегка запинаясь, спрашивает он.

- Вот, ищем.

- Вы, значит, не кражей занимаетесь, а... убийством? - снова задает вопрос Виктор Арсентьевич, впервые решившись произнести это страшное слово, и добавляет: - Или... они связаны?

- Пока ничего вам на этот счет сказать не могу. Сами еще не знаем, вполне искренне отвечаю я. - Хотя связь тут, конечно, напрашивается.

- Кражей ведь до сих пор занимались другие товарищи, - замечает Виктор Арсентьевич, - поэтому я и подумал... Вы, наверное, из другого подразделения? Они про убийство, - он все легче произносит это слово, - меня не спрашивали.

Ишь ты, какой наблюдательный. Но я оставляю его вопрос без ответа, давая понять, что такие детали его не должны интересовать, и в свою очередь спрашиваю:

- Надеюсь, теперь вам понятно, в связи с чем я интересуюсь Гвимаром Ивановичем? Поэтому расскажите, кто он, откуда, зачем приехал в Москву?

Постепенно Виктор Арсентьевич более или менее успокаивается, с минуту он задумчиво курит, потом не спеша отхлебывает кофе и наконец говорит:

- В сущности, я его мало знаю. Говорил, что в командировке здесь. Работает в Киеве, кажется, в Министерстве текстильного машиностроения. А познакомились случайно, в доме одного художника. Я, знаете ли, интересуюсь живописью. Правда, это все, - он указывает на висящие над моей головой картины, - от тестя осталось. Но кое-что я все-таки добавил. Если бы не эта кража... Ведь лучшие вещи, негодяи, унесли!

- Выходит, разбирались в живописи, - замечаю я.

- Вот именно! Такой теперь жулик пошел.

- А Гвимар Иванович тоже разбирался в живописи?

Виктор Арсентьевич бросает на меня быстрый взгляд и тут же отводит глаза, потом, чуть помедлив, задумчиво говорит:

- Я, между прочим, об этом не подумал. А это мысль. Гвимар Иванович бывал у меня, он разбирался в живописи, да я ему и сам указал наиболее ценные картины, и он был приезжим. Неужели все сходится?

- Далеко еще не все, - усмехаюсь я. - Почему вы так быстро заподозрили Гвимара Ивановича, что-то еще вспомнили?

- Я? И не думал подозревать. И решительно ничего не вспомнил, равнодушно пожимает плечами Виктор Арсентьевич. - Вы же сами меня спросили о нем. И сказали что подозреваете приезжих. А он ведь приезжий. Только и всего. Но вот кто мог его убить и за что, за что? - снова задает он вопрос, который, видно, не дает ему покоя.

- Узнаем, - заверяю я его. - Все тайное становится явным. Где-то я про это читал.

- А все-таки жутковато, признаться, - он ежится. - Где-то рядом ведь смерть ходит. Бр-р-р... Одна надежда, что найдете этих душегубов.

- Особенно если вы нам поможете.

- Охотно. Сам заинтересован не знаю как. Но чем я могу помочь?

- Пока что меня интересует Гвимар Иванович - все, что вы о нем знаете.

- Я же вам все сказал.

- Думаю, не все еще, - улыбаюсь я. - Сразу разве все вспомнишь.

- А вы мне подскажите, что именно вас интересует, - ответно улыбается Виктор Арсентьевич, закуривая новую сигарету. - Легче будет вспоминать.

- За подсказку наказывают, - отвечаю я. - Вы уж сами.

- Надо подумать... Дайте на всякий случай ваш телефон.

Он записывает мой телефон, имя, фамилию. И разговор продолжается.

- Вы не вспомните, - говорю я, - кто еще из приезжих бывал у вас за последнее время?

- Больше никто не бывал, - отвечает Виктор Арсентьевич и бросает на меня усталый взгляд, потом слабо улыбается. - А насчет Гвимара Ивановича, я чувствую, вы что-то недоговариваете. Так ведь?

- Это не столь опасно, как если вы будете недоговаривать, - уклончиво возражаю я, давая понять, что и в самом деле знать все, что знаем мы, ему не положено, потом задаю новый вопрос: - Ваша супруга тоже знала Гвимара Ивановича?

- Так, мельком. Как-то чаем его угостила.

- Рассказывал вам Гвимар Иванович о своей семье?

- Нет. Я даже не уверен, что она у него была.

- Но адрес свой он вам оставил, в Киеве?

- Представьте, нет, - разводит руками Виктор Арсентьевич. Он снова разливает по чашечкам кофе, и мы продолжаем беседу.

- А где вы бывали с ним, кроме сестры художника Кончевского?

- Пожалуй... Сейчас что-то не припомню. Но я постараюсь.

Трудный идет разговор. Главная ниточка его причудливо петляет, то исчезая, то возникая вновь уже в другом месте, то натягиваясь, то ослабевая. В таких непростых разговорах необходимо улавливать каждую интонацию, каждый взгляд и пытаться понять затаенную мысль человека, сидящего напротив тебя, мелькнувший в его словах намек или случайную оговорку.

Вот и сейчас мне начинает казаться, что мы словно играем с Виктором Арсентьевичем в известную детскую игру "тепло - холодно". Я то приближаюсь к чему-то важному, и становится "теплее", то невольно или сознательно удаляюсь в сторону, и тогда становится "холодно". И у Виктора Арсентьевича происходит то же самое, с той лишь разницей, что он, по-моему, знает, где "горячо", но пускать меня туда не собирается. Да, он явно чего-то недоговаривает. Боится? Но чего? Скорей всего, быть замешанным в какую-нибудь историю. Ведь подозрительным знакомым обзавелся он, что ни говори. Вот тот и устроил ему сюрприз.