Владимир Кашин - Чужое оружие (Справедливость - мое ремесло - 4)

- Как фамилия Миколы?

- Да Гоглюватый же, шофер наш.

- А дружок его?

- Карасик Андрей. Ни богу свечка, ни черту кочерга.

- А что дальше было?

- Да ничего такого. "Врешь! - кричит Иван. - Убью!" - кричит. А Микола ему: "Дурак ты старый. Говорю, сам не видел, врать не буду, слух идет. И вообще плевал я на твою Маруську с Лагутой и на тебя тоже!" Тут Карасик вступился. "Все брехня, - говорит. - Лагута тоже старый, лысый, на черта он ей". А Микола сдуру возьми и скажи: "Может, Маруська подтоптанных любит!" После этих слов Карасик уже не знал, как их и растащить. С того дня Иван и повадился гостить у моего ларька и все Лагуту клял... Любил он Марию, ничего не скажешь. Пускай калека, а все же на двадцать годков моложе. С лица хоть воду пей, и тихая, и кроткая.

- А Лагута что же?

- Человек божий. И я в муки Христовы верю, да не так твердо. Мирскими делами не гнушаюсь. Живу, как все трудящиеся. И грехи у меня есть, вздохнула Ганна. - Прости меня, боже! А брат Петро был один на всю Вербивку. Да что там наша Вербивка! Есть ли где еще другой такой праведный человек! Бывает, слушаешь его и диву даешься: вера такая, что словно и не по земле он с ней ступает, а над нами парит. Потому и ремесло себе Христово взял - плотником был...

- Значит, безгрешный?

Кульбачка только руками развела.

- А вы грешница? - улыбнулся Коваль.

В глазах Ганны мелькнуло удивление - неужели подполковник заигрывает с ней? Она опустила глаза, но Коваль мог поклясться, что в последнее мгновение в них блеснуло и обычное лукавство.

- И чего это убили Лагуту? - как бы размышляя вслух, произнес Коваль.

- Понятно, из-за ревностей сатанинских.

- Ревновать к такому святому человеку? Да и не молодой он был...

- С пьяных глаз и по дурости всякое бывает, - нашлась Кульбачка. Иван, он ведь контуженый. Кто знает, что ему в голову взбрело. Люди, возможно, и набрехали на Марию. Вот и на меня разное говорят, жалобы пишут...

- Хорошо, - перебил ее Коваль. - Вы говорили участковому, что видели, как Чепиков в нетрезвом состоянии уронил возле дубков пистолет, а потом поднял и скова спрятал его за пояс.

Кульбачка кивнула.

- Может, он уронил какую-нибудь другую вещь, кошелек, например?

- Какой кошелек? Для денег у людей карманы есть. - Она свысока посмотрела на Коваля: надо же, не знает таких пустяков! - Револьвер, говорю, обронил. Парабел.

- Вы знаете системы оружия?

- Парабелов этих немцы здесь как мусор набросали.

- У вас хорошее зрение?

- Нитку в иголку вдеваю.

- Где вы стояли, когда Чепиков уронил пистолет?

- За прилавком.

- А расстояние какое до дубков?

- Да рядом. Через дорогу.

Коваль решил, что нужно будет поручить Бреусу провести эксперимент. Кульбачка его больше не интересовала.

- Хорошо. Можете идти. Когда понадобитесь - вызовем.

Он поднялся, подошел к открытому окну и невольно потянулся. Высокого роста, он чуть не касался головой потолка. Обернувшись, увидел, что Кульбачка все еще стоит посреди комнаты.

- Тетрадь, товарищ подполковник? - жалобно произнесла она. - Как же я без нее долги соберу?.. Деньги не мои - государственные. Люди потребсоюзу задолжали, - выложила она свой последний козырь.

Коваль еле сдержался, чтобы не улыбнуться.

- Боюсь, что это вы задолжали людям. Разберемся.

Кульбачка, недовольная, направилась к двери.

VI

На правом берегу Роси громоздились скалы, виднелись поросшие лесом холмы. За ними открывалась широкая волнистая долина с пожелтевшей стерней. Кое-где уже начали поднимать зябь, и к горизонту тянулись черные широкие полосы вспаханной земли. Бежавшая в сторону Вербивки серая лента щебенистой дороги через десяток километров снова метнулась к Роси.

Мотор гудел ровно, мощный газик не то чтобы резво, но как-то весело взбегал на взгорки и скатывался вниз, и дорога немного укачивала.

"Так гибнут семьи... Так гибнут семьи..." - эта странная мысль, словно въедливая муха, не давала покоя Ковалю. Он должен был вспомнить, где слышал эту фразу. И вспомнил, что читал у Геродота. В его "Истории". Впрочем, там сказано о государствах. "Так гибнут государства". А семья? Ячейка государства. Его самая маленькая клеточка. Как в живом организме...

Мимо проносились поля, островки деревьев, они оставались позади, исчезали из виду.

А все же как строить эту семью, чтобы она не погибла?.. Ружена не знает его адреса, но она могла позвонить Наталке. Раньше звонила... Но при чем здесь Ружена? Главное сейчас: кто стрелял? Если Чепиков, то почему он стрелял?

Коваль обманывал себя, решив не думать о Ружене. Даже для него это оказалось не под силу. И, как любой человек, не желая признавать неудачу, он выдумывал себе разные объяснения и оправдания.

Миновали небольшой лесок, который спускался прямо к речке, и глазам открылось селение. Невысокие хаты, выглядывавшие из-за густых садов, сбегали по зеленому косогору к воде, и Ковалю невольно вспомнилась родная Ворскла, ее отвесные берега за старой Колесниковой рощей, которая так же вплотную подступала к людскому жилью. Поодаль, будто жуки, по желтеющим хлебам ползли игрушечные комбайны. Рядом с ними - несколько человеческих фигурок. Шофер, длинноусый младший сержант милиции, которого в райотделе звали запросто Андреем, вопросительно глянул на Коваля.

"Загонял Литвин парня, - подумал Коваль, обратив впервые внимание на распахнутый ворот рубашки Андрея и на его бледную грудь. - Некогда и позагорать".

- Сперва на стан.

Они съехали со щебенки на грунтовую дорогу, потянув за собой длинный густой рыжий хвост пыли. Машина, обминув центр села, покатила по окраинной улице, за которой сразу начинались поля.

- Что-то с Ганкой не того, - с ухмылкой кивнул Андрей на длинное, прорезанное в глухом заборе окно. - Закрыт "ресторан" "Дубки"...

Коваль успел заметить вытертые, поблескивающие под солнцем колоды, развесистую иву у дороги и угол высокого забора.

- Такого еще не бывало, - добавил Андрей, - чтобы Ганкино окошко было закрыто. Она и ночью торгует.

Коваль представил себе за прилавком продавщицу Кульбачку с ее светлыми глазами, которые то тускнели, то вновь вспыхивали белым огнем.

"Видно, в район махнула, - решил он. - Жаловаться будет..."

Село осталось позади. Ковалю вдруг захотелось повнимательнее разглядеть этот знаменитый "ресторан".

"Нет, неспроста приходила вчера эта Ганка", - решил он и почему-то подумал, что она знает о трагедии на хуторе что-то очень важное. Эта была неожиданная, ничем не подкрепленная мысль, и Коваль попытался ее отвести. И не смог. Больше того, она полностью вытеснила думы о Ружене...

Председатель райисполкома Отрощенко оказался невысоким плотным человеком с загорелым лицом. Знакомясь, блеснул белозубой улыбкой и кивнул на гудевшие неподалеку комбайны. Коваль понял, что ему было наивно надеяться во время жатвы застать этого быстрого, как ртуть, человека в кабинете.