Гилберт Честертон - Рассказы о патере Брауне

Десять минут спустя все пятеро, глубоко потрясённые, с бледными, настороженными лицами, снова собрались в парке. Прокурор первый пришёл в себя; речь его была чёткой, хотя и несколько отрывистой.

— Необходимо оставить тело на месте и вызвать полицию, — сказал он. — Мне кажется, я могу собственной властью допросить слуг и посмотреть, нет ли каких улик в бумагах несчастного. Само собой, джентльмены, все вы должны оставаться в усадьбе.

Вероятно, быстрые и суровые распоряжения законника вызвали у остальных такое чувство, словно захлопнулась ловушка или западня. Во всяком случае, Буллен внезапно вспыхнул или, вернее, взорвался, потому что голос его прозвучал в тишине парка подобно взрыву.

— Я даже не дотронулся до него! — закричал он. — Клянусь, я не причастен к этому!

— Кто говорит, что вы причастны? — спросил Харкер, пристально взглянув на него. — Отчего вы орёте, прежде чем вас ударили?

— А что вы так смотрите на меня? — выкрикнул молодой человек со злобой. — Думаете, я не знаю, что мои проклятые долги и виды на наследство вечно у вас на языке?

К великому удивлению Марча, Фишер не принял участия в этой стычке. Он отвёл герцога в сторону и, когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не услышали, обратился к нему с необычайной простотой:

— Уэстморленд, я намерен перейти прямо к делу.

— Ну, — отозвался тот, бесстрастно уставившись ему в лицо.

— У вас были причины убить его.

Герцог продолжал глядеть на Фишера, но, казалось, лишился дара речи.

— Я надеюсь, что у вас были причины убить его, — продолжал Фишер мягко. — Дело в том, что стечение обстоятельств несколько необычное. Если у вас были причины совершить убийство, вы, по всей вероятности, не виновны. Если же у вас их не было, то вы, по всей вероятности, виновны.

— О чём вы, чёрт побери, болтаете? — спросил герцог, рассвирепев.

— Всё очень просто, — ответил Фишер. — Когда вы пошли на остров, Гук был либо жив, либо уже мёртв. Если он был жив, его, по-видимому, убили вы: в противном случае непонятно, что заставило вас промолчать. Но если он был мёртв, а у вас имелись причины его убить, вы могли промолчать из страха, что вас заподозрят. — Выдержав паузу, он рассеянно заметил: — Кипр — прекрасный остров, не так ли? Романтическая обстановка, романтические люди. На молодого человека это действует опьяняюще.

Герцог вдруг стиснул пальцы и хрипло сказал:

— Да, у меня была причина.

— Тогда всё в порядке, — вымолвил Фишер, протягивая ему руку с видом величайшего облегчения. — Я был совершенно уверен, что это сделали не вы; вы перепугались, когда увидели, что случилось, и это только естественно. Словно сбылся дурной сон, верно?

Во время этой странной беседы Харкер, не обращая внимания на выходку оскорблённого Буллена, вошёл в дом и тотчас же возвратился очень оживлённый, с пачкой бумаг в руке.

— Я вызвал полицию, — сказал он, останавливаясь и обращаясь к Фишеру, — но, кажется, я уже проделал за них главную работу. По-моему, всё ясно. Тут есть один документ…

Он осёкся под странным взглядом Фишера, который заговорил, в свою очередь:

— Ну, а как насчёт тех документов, которых тут нет? Я имею в виду те, которых уже нет, — помолчав, он добавил: — Карты на стол, Харкер. Просматривая эти бумаги с такой поспешностью, не старались ли вы найти нечто такое, что… что желали бы скрыть?

Харкер и бровью не повёл, но осторожно покосился на остальных.

— Мне кажется, — успокоительным тоном продолжал Фишер, — именно поэтому вы и солгали нам, будто Гук жив. Вы знали, что вас могут заподозрить, и не осмелились сообщить об убийстве. Но поверьте мне, теперь гораздо лучше сказать правду.

Осунувшееся лицо Харкера внезапно покраснело, словно озаренное каким-то адским пламенем.

— Правду! — вскричал он. — Вашему брату легко говорить правду! Каждый из вас родился в сорочке и чванится незапятнанной добродетелью только потому, что ему не пришлось украсть эту сорочку у другого. Я же — родился в пимликских меблированных комнатах и должен был сам добыть себе сорочку! А если человек, пробивая себе в юности путь, нарушит какой-нибудь мелкий и, кстати, весьма сомнительный закон, всегда найдётся старый вампир, который воспользуется этим и всю жизнь будет сосать из него кровь.

— Гватемала, не так ли? — сочувственно заметил Фишер.

Харкер вздрогнул от неожиданности. Затем он сказал:

— Очевидно, вы знаете всё, как господь всеведущий.

— Я знаю слишком много, — ответил Хорн Фишер, — но, к сожалению, совсем не то, что нужно.

Трое остальных подошли к ним, но прежде чем они успели приблизиться, Харкер сказал голосом, который снова обрел твёрдость:

— Да, я уничтожил одну бумагу, но зато нашёл другую, которая, как мне кажется, снимает подозрение со всех нас.

— Прекрасно, — отозвался Фишер более громким и бодрым тоном, — давайте посмотрим.

— Поверх бумаг сэра Исаака, — пояснил Харкер, — лежало письмо от человека по имени Хуго. Он грозился убить нашего несчастного друга именно таким способом, каким тот действительно был убит. Это сумасбродное письмо, полное издёвок, — можете взглянуть сами, — но в нём особо упоминается о привычке Гука удить рыбу на острове. И главное, человек этот сам признает, что пишет, находясь в лодке. А так как, кроме нас, на остров никто не ходил, — тут губы его искривила отталкивающая улыбка, — преступление мог совершить только человек, приплывший в лодке.

— Постойте-ка! — вскричал герцог, и в лице его появилось что-то похожее на оживление. — Да ведь я хорошо помню человека по имени Хуго. Он был чем-то вроде личного камердинера или телохранителя сэра Исаака: ведь сэр Исаак всё-таки опасался покушения. Он… он не пользовался особой любовью у некоторых людей. После какого-то скандала Хуго был уволен, но я его хорошо помню. Это был высоченный венгерец с длинными усами, торчавшими по обе стороны лица…

Словно какой-то луч света мелькнул в памяти Гарольда Марча и вырвал из тьмы утренний пейзаж, подобный видению из забытого сна. По-видимому, это был водный пейзаж: залитые луга, низенькие деревья и тёмный пролет моста. И на какое-то мгновение он снова увидел, как человек с тёмными, похожими на рога усами прыгнул на мост и скрылся.

— Бог мой! — воскликнул он. — Да ведь я же встретил убийцу сегодня утром!

В конце концов Хорн Фишер и Гарольд Марч всё-таки провели день вдвоём на реке, так как вскоре после прибытия полиции маленькое общество распалось. Было объявлено, что показания Марча снимают подозрение со всех присутствующих и подтверждают улики против бежавшего Хуго. Хорн Фишер сомневался, будет ли венгерец когда-нибудь пойман; видимо, Фишер не имел особого желания распутывать это дело, так как облокотился на борт лодки и, покуривая, наблюдал, как колышутся камыши, медленно уплывая назад.