Дональд Уэйстлейк - Вне закона

— Ой, милка, извини. Теперь небось тебе нужно другого голого мужика доставать. — И он порвал лист с эскизом до конца.

Эйхо, высвободив лямку, опустила футляр с лэптопом и с левой врезала парню в челюсть. Движения ее оказались быстрыми — удар пришелся точно в цель. Индеец, семеня ногами, отскочил, держа по половинке рисунка в каждой руке, и налетел на женщину, которая вышагивала по желтой линии местной платформы словно балерина. Луч прожектора подходившего сзади поезда сверкнул на узком лезвии ножа в ее правой руке.

Левой рукой она ухватила парня за выпирающий пах и рывком заставила встать на самые цыпочки, пока глаза их не оказались на одной линии.

Женщина в черном не отрываясь смотрела парню в глаза, а кончик лезвия ножа уперся в тело. У Эйхо мигом пересохло во рту. Сейчас эта ненормальная пырнет парня, если тот не будет паинькой. Рот у юнца широко раскрылся, но он мог кричать сколько угодно: грохот поезда, шедшего в двух шагах от них, заглушал любые вопли.

Женщина пристально взглянула на Эйхо, потом указала ей коротким кивком, мол, иди к экспрессу.

Малый в свитере с изображением поп-звезд подобрал лэптоп и протянул его Эйхо, словно испугался, что и у нее может оказаться нож. Двери пригородного раскрылись, из них выплеснулась толпа народу, повалившая через платформу к экспрессу. Эйхо отдалась толпе, понесшей ее к поезду, и, лишь входя в экспресс, оглянулась. Еще раз увидела женщину в черном, все еще державшую беспомощного индейца. Та взглянула на нее несколько раз, но с места не двинулась. У Эйхо пульс забился как в лихорадке. Женщина казалась ходячим суеверием, с нравом таким же мрачным и потаенным, как и паранойя.

«Кто она? — думала Эйхо, пока закрывались двери. — И почему то и дело появляется в моей жизни?»

Она ехала в переполненном вагоне до Восемьдесят шестой улицы, внешне само спокойствие, зато в душе словно подраненная птица, пытающаяся выпорхнуть через закрытое окно.

Питеру Эйхо рассказала про женщину в черном только в пятницу, когда они едва тащились в потоке машин по шоссе 495 на восток, направляясь к Маттитуку и предвкушая уютные выходные, которые намеревались провести в летнем домике дяди Фрэнка Ринджера.

— Ты не знаешь, кто она? — допытывался Питер. — Точно не пересекалась с ней где-нибудь?

— Слушай, она такая… один раз увидишь, ни за что не забудешь. Я прямо как про привидение говорю.

— Она вытащила нож на станции? Такой… лезвие само выскакивает?

— Наверное. Я в ножах плохо разбираюсь. Зато выражение глаз… вот это да! Тот парень, индеец, должно быть, в штаны наделал. — Эйхо улыбнулась и тут же стала серьезной. — Положим, раз, второй — ладно. Совпадение. Третий же раз на неделе… Я не верю. Она, должно быть, ходила за мной повсюду. — Эйхо опять содрогнулась, плечи напряглись. — Мне всю ночь не спалось, Пит.

— Если когда-нибудь увидишь ее снова, первым делом позвони мне.

— А может, стоит…

— Ни за что! Держись от нее подальше. Не пытайся заговорить с ней.

— Думаешь, она психованная?

— Это Нью-Йорк. Тут десяток людей пройдет мимо тебя по улице, так из десятка у одного-двух наверняка серьезные нелады с психикой.

— Здорово. Теперь мне страшно.

Питер приобнял ее:

— Доверься мне, я с этим сам разберусь.

— Мотор перегревается, — кивнула Эйхо на приборную панель.

— Ага. Черт побери эту субботу… и так аж до десяти часов. Уж лучше приткнуться где-нибудь да перекусить.

Летний домик в свете фар авто показался неказистым: такое впечатление, что дядя Фрэнка Ринджера строил его по выходным, используя материалы, набранные на стройплощадках и в местах, где сносили дома. Разнокалиберные окна, никакой обшивки, каменный дымоход с одной стороны, который явно ни с чем не соединялся… Словом, на вид строеньице препаршивое.

— Возможно, внутри благодать. — Эйхо старалась не падать духом из-за не слишком бодрого начала их романтического отдыха.

Внутри крохотные комнатушки пропахли плесенью. Сырость лезла сквозь дырявую крышу. На Манхэттене придорожные свалки ко дню уборки мусора получше обставлены.

— Похоже, люди отсюда только-только выехали, — нерешительно произнес Пит. — Я открою пару окон.

— Думаешь, нам удастся хоть какую-то чистоту навести? — спросила Эйхо.

Питер еще раз огляделся.

— Скорей уж сжечь все это дотла и начать с нуля.

— Очень миленькое гнездышко.

Она выглядела такой растерянной, что Пит, не удержавшись, рассмеялся. Обнял ее за плечи, вывел наружу, запер за собой дверь.

— Век живи — век учись, — произнес он.

— К тебе домой или ко мне? — улыбнулась Эйхо.

— Куда от Бейсайд ближе.

С домом О'Ниллов на Бейсайд тоже ничего не получилось — полно нагрянувших родственников. Шел одиннадцатый час, когда Эйхо отперла дверь квартиры в Йорктауне, где жила с матерью и тетей Джулией, сестрой ее покойного отца. Взглянув на Питера, вздохнула и поцеловала его.

Когда они вдвоем вошли в гостиную, Розмэй с Джулией играли за обеденным столом в «эрудита». Весь свой багаж Эйхо оставила в коридоре возле двери в ее комнату.

— Вот так сюрприз! — воскликнула Розмэй. — Эйхо, я была уверена, что выходные ты проведешь в Куинсе.

Эйхо кашлянула, прочищая горло, и пожала плечами, всем своим видом показывая Питеру: давай сам выпутывайся. Тот заговорил:

— Дядя мой Деннис, ну тот, что из Филадельфии, помните, нагрянул в город со всей своей шестеркой детворы. Наш дом на стойбище похож. Ребятня стены виноградным желе перекрашивает. — Он склонился к матери Эйхо, обняв ее за плечи: — Как поживаете, Розмэй?

Розмэй была одета в домашнюю пижаму, глаза подкрашены зеленоватыми тенями. Кресло, на котором она сидела, с трех сторон обложили подушками, еще одна лежала у нее под ногами.

— Устала немного.

Джулия, маленькая пухленькая женщина в очках с толстенными линзами, принялась жаловаться на Розмэй:

— Почти весь день творила. Эйхо, скажи своей маме, что ей нужно есть.

— Мам, ты ешь. Обещала ведь.

— Я съела яйца всмятку и чаю выпила. Это было… э-э… часов в пять, так, Джулия?

— Яйца всмятку! И все!

— Они проходят легко, — оправдывалась Розмэй, поглаживая себя по горлу. Выговаривать слова ей было тяжело, во всяком случае, в такой поздний час. Зато и уснуть для Розмэй было не легче.

— Это все холестерин, — в тон тетушке посетовал Питер.

Розмэй улыбнулась:

— Что за беда? Одна неизлечимая болезнь у меня уже есть.

— Ничего подобного, — строго возразил Питер.

— Рассказывайте дальше, Пит, милый. Говорите как есть. Уж разум-то во мне последним умрет. Ставьте стулья, давайте поиграем.

В дверь зазвонили. Эйхо пошла взглянуть, кто пришел. Питер расставлял стулья вокруг стола, когда услышал, как Эйхо открыла замок и тут же вскрикнула: