Виктор Пронин - Женская логика

– А о чем мечтаете вы? – Касатонова тоже расположилась в кресле, но, поскольку была в брючках, состязаться с Юшковой в достоинствах коленок не могла.

– Вы не поверите – ни о чем.

– Неужели так бывает?

– Все бывает. – Юшкова все с той же вялостью вынула из пачки коричневую сигарету, прикурила и бросила зажигалку через стол Касатоновой. Дескать, курите, если хотите.

– У вас в конторе, как я заметила, все курят коричневые сигареты.

– Не все, – Юшкова усмехнулась, выпустила дым к потолку. – Только подозреваемые.

– Подозреваемые? – Касатонова устремила на хозяйку изумленный взор. – В чем?!

– В убийстве, в чем же еще... В убийстве.

– Боже! Вся контора под подозрением?!

– Ну я-то уж во всяком случае.

– Вы?!

– Не надо, – устало вздохнула Юшкова. – Я видела, как вы из моей пепельницы окурки изымали. Это тоже входит в обязанности курьера? – Юшкова посмотрела на гостью сквозь дым, но прямо, в упор, улыбчиво и понимающе.

– Заметили? – простодушно восхитилась Касатонова.

– Вы были не слишком осторожны. Видимо, недостаток опыта. Или была другая причина?

Касатонова молча порылась в своей сумочке, вынула пачку сигарет и показала Юшковой. Сигареты были коричневые. Почему-то она захватила их с собой. В полной уверенности, что поступает правильно, захватила одну из трех пачек, которые купила в киоске у заводоуправления два дня назад.

– Видите? – спросила она. – Коричневые.

– И что же из этого следует?

– Из этого следует, что я действительно стащила у вас окурок. С единственной целью – показать в табачном киоске и купить точно такие же. Мне понравился их запах.

– Да-а-а? – протянула Юшкова. – Надо же как бывает... Извините. А я, честно говоря, решила, что вы подосланы, что мне надо с минуты на минуту ждать ареста. Уже начала дом готовить к долгой разлуке, – она обвела взглядом комнату. Касатонова последовала ее примеру, но никаких прощальных п риготовлений не заметила. – Внешне вроде ничего не изменилось, – Юшкова отвечала на ее непроизнесенный вопрос. – Цветы по соседям разнесла, долги заплатила, коммунальные платежи, из прачечной белье забрала, деньги спрятала, еще кое-что пришлось прятать, – Юшкова не закончила, предлагая гостье самой уточнить, что именно она припрятала.

– Наряды? – Касатонова решила не упускать представившейся возможности.

– Слышали анекдот? Заходит таможенник в купе и спрашивает: «Оружие? Наркотики? Взрывчатка? Антиквариат?» А пассажиры отвечают: «Спасибо, у нас все есть. Разве что чашечку кофе».

– Хотите сказать, что оружие и наркотики тоже пришлось отнести в тайник?

– Конечно, – кивнула Юшкова и опять затянулась. – В первую очередь.

– А потом уж деньги?

– А потом деньги, – невозмутимо кивнула Юшкова. – За деньги не судят, – пояснила она. – Да! Я так и не спросила... Вы ко мне по делу или так?

– Повестка, – пожала плечами Касатонова, поднимая с пола свою сумку.

– Значит, и на меня вышли?

– На всех вышли.

– Понятно... Труп, он и есть труп. Убийца нужен, позарез нужен убийца. Труп взывает, да?

– Знаете, я как-то не привыкла к такой легкости суждений, – Касатонова посмотрела на Юшкову изумленным взглядом. – А убийца действительно нужен. Он оправдает все, объяснит и расставит по своим местам. Сейчас, когда его нет, в мире хаос и бестолковщина. Стоит ему только появиться, тут же воцарятся порядок и гармония.

– Зазвучит музыка, рассмеются дети, люди примут позы достойные и естественные?

– Да, примерно так.

– А сейчас все кривляются, делают какие-то дурацкие ужимки, прыжки, оправдываются, ищут доказательства своей невиновности, да?

– Примерно, – опять согласилась Касатонова, понимая, что Юшкова впала в какой-то ернический кураж. А не надо бы ей, не надо бы. Если уж кому и куражиться, то не ей. – Я всего лишь курьер. – Она нашла наконец в своей сумке мятую повестку и расправила ее на столе.

– А я всего лишь секретарша.

Глядя на Юшкову, Касатонова не переставала удивляться – это был совсем не тот человек, которого она видела в конторе мебельной фабрики. Там в ней чувствовались зависимость, готовность выполнить любой приказ, каприз, не задумываясь даже о его разумности. Здесь же сидела женщина властная, снисходительная, даже ее усталость казалась значительной. Ее нисколько не взволновал вызов к следователю, она лишь усмехнулась каким-то своим мыслям, чуть повела плечом.

– Вы хорошо знали Балмасова? – спросила Касатонова.

– Достаточно. Мы жили с ним одно время.

– В каком смысле?

– В самом прямом. В одной постели. Ничего... Все получалось. Все, как говорится, путем. А потом кончилось.

– Такие вещи обычно всегда кончаются. Рано или поздно.

– У нас кончилось скорее поздно, чем рано. Как это пишут в любовных романах... Он разлюбил и ушел к другой.

– Мне это знакомо, – кивнула Касатонова.

– Кофе? – неожиданно спросила Юшкова.

– Охотно.

– Вы не торопитесь?

– Воскресенье, – Касатонова сделала легкий жест ладошкой.

– Тоже верно. – Юшкова поднялась, вышла на кухню. Ноги, как успела заметить Касатонова, у нее были плотные, даже тяжеловатые, но походка легкая. Теперь, когда хозяйка возилась с кофе, Касатонова смогла наконец внимательно осмотреть комнату. Стандарт, полный, унылый стандарт. Стенка с хрусталем, две полки случайных книг, под ногами ковер, в углу телевизор, на журнальном столике пульт управления. И диван, который можно раздвигать на ночь, превращая в нечто двухспальное. Да, над диваном картина, вот картина настоящая, написана маслом, на холсте, хотя рамка простая, вроде даже самодельная. Картина Касатоновой понравилась – подсолнухи, написанные резко, броско, с обилием краски.

– Хорошая работа, – сказала Касатонова, когда в дверях появилась Юшкова с маленьким подносом.

– Да, мне тоже нравится. В Коктебеле купила. Вернее, купил Балмасов, когда мы как-то оказались в тех краях. Выбирай, говорит. Я и выбрала.

– Будет память, – обронила Касатонова и тут же пожалела о своих словах – прозвучали они двусмысленно.

– О Балмасове? – жестко усмехнулась Юшкова. – У меня и без того достаточно причин помнить его по гроб жизни. Его многие будут помнить. По гроб жизни. Как последнего подонка. И я тоже, – Юшкова поставила поднос с чашками на столик. – Я тоже буду его помнить как последнего подонка.

– Вы поссорились? – это единственное, что сообразила спросить Касатонова.

– Поссорились? – расхохоталась Юшкова. – Мы прокляли друг друга. Впрочем, честно говоря, проклинала в основном я. Он только уворачивался. Так что передайте своему следователю, что у меня был повод его убить. Как, впрочем, и у многих других.

– У многих?

– Цокоцкому он уже три года не отдает пятьдесят тысяч долларов. И тот наконец понял, что уже не отдаст.