Маргарет Мерфи - Падает мрак

Возвращалась она постепенно, медленно, а не вдруг, как бывает после обморока. Сначала ощутила боль — не физическую, это была глубокая печаль, столь же сильная и изнуряющая, как телесные страдания. Боль помогла ей почувствовать границы своего тела: она сидела на полу, обхватив руками колени и крепко прижавшись к ним лбом, и медленно раскачивалась — вперед-назад, вперед-назад…

Страх и голод терзали ее, почти не отличимые один от другого. Тишину вытеснил рев в ушах. Клара осознала, что смертельно замерзла, и в нос проник влажный запах плесени — она вернулась в свою камеру.

Хотя ее окутывал и сковывал непроницаемый мрак, Клара знала, что на нее со стен смотрит множество лиц, каждое — пугающее напоминание о хрупкости жизни и внезапности смерти. Она отчетливо ощущала их недоумение, боль, воображала их ужас.

— Нет! — Ей не удалось преодолеть ревущую тишину, но крик помог вырваться из ужасной спирали отчаяния и паники, которая неумолимо тащила ее куда-то вниз… Клара силилась представить, что сейчас, в обычный четверг, делают Хьюго и Пиппа. А сегодня действительно четверг? Неизвестно: в удушающей темноте Клара не могла разглядеть даже собственную руку, поднесенную к глазам, а не то что циферблат часов.

Она старалась убедить себя, что Пиппа вне опасности, дома, с Хьюго.

Ты в этом уверена, Клара?

Если она утратит уверенность, этот человек изведет ее, замучит сомнениями. Уж он не упустит такой возможности! Пиппа в безопасности. Конечно, она в безопасности.

Клара замерла, со страхом ожидая, что ее язвительный, вечно сомневающийся внутренний голос возразит ей, начнет придираться, но на этот раз он промолчал, и она почувствовала облегчение и благодарность.

Как они справляются со своим горем? Она боялась думать о Хьюго, застывшем у телефона в ожидании звонка, который, судя по всему, ее похититель и не собирался делать.

Тут их больше сотни, сказал он. Меня тоже добавят к их числу? Она закрыла глаза и еще отчетливее почувствовала присутствие девушек, улыбающихся ей со стен, и свою вину за то, что их жизнь была так коротка, а смерть столь жестока.

— Я не всегда защищаю насильников, — произнесла она чуть слышно. — Некоторых я упрятала за решетку.

Кого ты пытаешься надуть, Клара? Она закричала:

— Я никогда сознательно!..

Да ладно, будет тебе! Есть такие мужчины — внешне они вежливы и обаятельны. Они способны ночью изнасиловать и убить женщину, а на следующее утро прийти на конфирмацию собственной дочери. Вот и твой мучитель из таких. Как думаешь, у него есть семья?

Ключ провернулся в замке, Клара поспешно вытерла глаза и встала. На сей раз она не вздрогнула, увидев похитителя. Невозможно было понять, о чем он думает, какое у него настроение: лицо — красная лыжная маска, глаза — темные провалы в тусклом свете, падающем из комнаты за его спиной.

Он молчал, и через некоторое время Клара снова села. Колготки порвались и там, где натерла цепь, приклеились к ране. Она машинально потянулась к ссадине, старательно отводя глаза от фотографий на стенах, но трудно не обращать на них внимания: любое движение воздуха шевелило бумагу и шелест походил на голоса девушек, ведущих чуть слышную беседу.

Клара чувствовала, как нарастает напряжение, чем больше она пыталась сопротивляться ему, тем сильнее нервничала. Еще миг, и она не вытерпела:

— Чего вы хотите? Скажите мне, чего вы хотите!

Каким бы ужасным ни был ответ, с ним намного легче примириться, чем с этим угрожающим молчанием, невыносимой игрой догадок и предположений.

— А ты такая храбрая?

Он бросал ей вызов. У Клары перехватило дыхание, и страх будто кулаком ударил по сердцу. Она справилась с паникой и заставила себя как можно более спокойно ответить вопросом на вопрос:

— А мне понадобится храбрость?

Он негромко засмеялся, и Клару уже не в первый раз посетило чувство, будто мужчина в лыжной маске испытывает ее и она вновь потерпела неудачу.

Адвокат Креггин, у которого она проходила практику, любил задавать такие вопросы — с подвохом, на которые не существовало правильного ответа. Если ответишь утвердительно, предстанешь надутой тщеславной хвастуньей; если скажешь «нет» — поверхностной, притворной скромницей.

Она научилась у мистера Креггина искусству отвечать вопросом на вопрос, ловко уклоняться от честного ответа ответом на какой-нибудь другой, невысказанный вопрос.

— Не понимаю, чего вы добиваетесь, — после краткой паузы сказала она устало.

— А ты знаешь, что с человеком делает страх? — спросил он.

Еще бы не знать! — горько подумала Клара. Страх делает жестоким и бесчеловечным, унижает и растаптывает. Он это хотел от меня услышать? Ну уж нет, я не доставлю ему такого удовольствия.

Но он и не ждал от нее ответа:

— …Страх ломает человека, уничтожает моральные принципы, изводит тебя, и ты готов сделать что угодно ради призрачной надежды выбраться отсюда. И даже если ты знаешь, что этого никогда не произойдет, одного обещания достаточно, потому что оно рождает надежду, а без нее долго не протянешь.

— Так давай продолжай! — вскрикнула она, чувствуя, что эта вспышка ярости исчерпала ее силы. — Мне уже все равно.

Он снова усмехнулся, мягко, почти печально, и произнес:

— Не спеши.

Клара закрыла глаза, чтобы не видеть мучителя. Она больше не может здесь находиться! Она сойдет с ума, если останется здесь хотя бы ненадолго. Когда она вновь взглянула на него, он качал головой.

— Этого недостаточно, — тихо бормотал он, обращаясь скорее к себе, чем к Кларе. — Пока еще недостаточно. — И ушел, оставив стальную дверь открытой.

Серый свет неохотно просачивался из находящейся наверху комнаты, которую Клара никогда не видела и даже вообразить не могла. Света, бледного и холодного, было достаточно, чтобы разглядеть черно-белые фотографии из газет. Она не позволит себе стать следующей жертвой. Тут Клару посетила мысль, причинившая ей боль: ты превращаешься в жертву не потому, что тебе не хватает решительности или ума, а потому, что другой человек захватывает власть над твоей жизнью. И чаще всего это вопрос обычного невезения. Природа не обделила Клару умом, силой воли, решительностью, однако она чувствовала, что теряет индивидуальность, подделывается, становится такой, как он хочет.

Здесь, в этой сырой холодной яме, он решал, кем и чем ей быть. Она впервые в жизни поняла, как это бывает, когда твое человеческое и женское достоинство зависит от мужчины, повинующегося только своим неписаным правилам. Никакие моральные принципы его не обременяли, и она для него была чем-то вроде манекена в витрине магазина — не более.

Господи, помоги мне, думала она. Мне никогда, никогда не выбраться отсюда!