Марина Серова - Твои дни сочтены

– Нет, неизвестно, – ответил Милехин. – Меня это, признаюсь, совершенно не интересует.

– А жаль, – сказала я. – Надо было бы поинтересоваться.

Милехин сразу насторожился:

– Есть что-то такое, о чем я не знаю?

– Да, есть. Дело в том, что последние четыре года Севастьянова жила на деньги, которые вымогала у вашей дочери путем шантажа.

Лицо Милехина побагровело. Казалось, его вот-вот хватит удар.

– Я убью ее, – выдохнул он. – Чем она шантажировала мою дочь?

– Здесь мы переходим к самому интересному, Владимир Петрович.

Я вынула из сумочки флэшку.

– У вас, я полагаю, есть дома компьютер?

– Да, есть… В соседней комнате.

– Думаю, нам стоит пройти туда. У меня есть что показать вам.

Милехин снова поглядел на часы.

– Это очень важно, – с чуть заметной усмешкой сказала я. – Уверяю вас.

Милехин пожал плечами и сделал широкий жест в сторону двери. Я встала и пошла с ощущением предвкушения победы. Моральной победы над этим самодовольным нуворишем.

– Так чем же она шантажировала Олесю? – повторил свой вопрос Милехин, пока компьютер загружался.

– Тем, о чем Олеся пишет в этом файле, – навела я мышь на название «diary.doc».

– Не понимаю.

– А вы откройте файл, – подвинула я мышь.

Милехин нахмурился и неохотно кликнул мышью.

– Тем, что всем расскажет, будто вы сделали Олесю своей любовницей, – не удержалась я и проговорила самое главное сама.

– Что?! – Глаза Милехина настолько округлились, что я неподдельно испугалась за состояние его сердечно-сосудистой системы. – Что вы сказали?

Я всего лишь кивнула на экран, где уже был загружен текст со всеми физиологическими и хронологическими подробностями инцеста.

Однако Милехин не смотрел туда, он был поглощен тем, что ему только сказали.

– Дрянь! – выругался Милехин, стукнув кулаком по столу. – Боже, какая дрянь! Бедная моя девочка! Четыре года платить матери, чтобы уберечь меня от тюрьмы! Она знала, что я убью Клару, как только узнаю.

Я еще раз обратила внимание хозяина дома на монитор.

– С учетом того, что вы сейчас сказали, то, что здесь написано, конечно, не соответствует действительности? – спросила я. – Это дневник Олеси, если вы не в курсе…

Милехин склонился над монитором. В его глазах я прочитала неподдельный ужас. И почувствовала, что ему необходимо уступить место. Я встала, а сгорбившийся бизнесмен опустился на стул. Он читал молча, глотая слюну.

Дочитав до конца, он обернулся ко мне и внезапно выкрикнул тонким голосом:

– Это чудовищная ложь! Ложь! Провокация! Немыслимая каверза! Олеся не могла написать такого!

– Скажите, Владимир Петрович, ваша дочь не стояла на учете у психиатра? – спокойно продолжала я. – Она была наркоманкой?

– Нет! Нет! – кричал Милехин. – Это подстроено, все подстроено, все против меня!

– Кто против тебя? В чем дело? – В комнату заглянула встревоженная Кристина.

За ней выглядывал Привольнов, который был напуган не меньше.

– Пошли все вон! – заорал Милехин и схватился за сердце.

Лицо его побагровело, и он стал задыхаться.

– Вызови «Скорую», – бросила я в сторону Привольнова.

Тот без лишних слов поднял телефонную трубку.

– Что вы ему наговорили? – недружелюбно спросила Кристина. – Кто вы вообще такая?

– Детектив, – невозмутимо ответила я. – Занимаюсь расследованием смерти Олеси Милехиной.

Кристина смерила меня злым взглядом и подошла к мужу. Тот сидел в кресле, мотая головой из стороны в сторону с закрытыми глазами.

– Ничего, успокойся, скоро все будет хорошо, – пробормотала Кристина, разминая ему пальцами грудную клетку.

И тут ее взгляд упал на монитор компьютера.

– Что? Что это такое? – испуганно спросила она.

– Потом прочитаете, – сказала я. – Сейчас займитесь мужем…

«Скорая» прибыла достаточно быстро. Врачи, проведя необходимые диагностические процедуры, успокоили всех, сказав, что парочки уколов в данном случае будет достаточно. После чего бригада эскулапов благополучно отбыла.

Как только Милехин пришел в себя, то сразу попросил удалиться Привольнова и Кристину. Они вышли, и бизнесмен, глядя на меня достаточно осмысленным взором, заявил:

– Татьяна Александровна – так, кажется, вас зовут?

– Совершенно верно, можно просто Татьяна, – ответила я, заметив, как изменился тон Милехина: в нем не ощущалось никакой снисходительности, а, напротив, появилось уважение.

– Так вот, Татьяна Александровна, я заверяю вас, что все это ложь, – сделал он жест в сторону компьютера.

– Но файлы были запаролированы, – попробовала возразить я и тут неожиданно бросила взгляд на время, когда было сделано последнее изменение в файле.

И тут меня словно током ударило: 27.04! Двадцать седьмое апреля! Спустя почти месяц после смерти Олеси, сразу после начала моего расследования! Это означало, что изменения в тексте сделаны кем-то другим.

Ведь компьютерный текст нельзя идентифицировать подобно письменному! Время, время! Как же я могла упустить такой момент с самого начала!

Я внутренне досадовала, но решила не признаваться Милехину в ошибке. В конце концов, разговор необходим. И пускай ценой сердечного приступа, но я должна была вывести Милехина на откровенность.

С учетом новых данных я должна менять тактику. Инцест уже не казался мне бесспорным фактом. Возможно, все это действительно ложь. К тому же я имела свидетельство, полученное от Александра Замараева: Олесе сделала укол какая-то блондинка. Следовательно, отпадают версии наркомании и самоубийства.

Я еще раз открыла файл и сравнила стилистику. Действительно, то место, где говорится непосредственно о том, как это происходило, сильно отличалось от других строчек. Там писала наивная девочка, здесь – прожженная, примитивная особа, не умеющая художественно выразить свои ощущения.

Но у меня оставалось еще несколько вопросов, которые не успела задать из-за того, что Милехину стало плохо. И я продолжила разговор:

– Владимир Петрович, скажите, вы знали о том, что Олеся беременна?

– Нет, – дрогнувшим голосом ответил Милехин, удивленно воззрившись на меня. – Откуда вам это известно?

– От Елисея Державина, – пояснила я. – Значит, вам она ничего не говорила…

А про себя подумала о том, что это может означать. Итак, Олеся не хотела делиться с отцом столь интимными вещами. Но почему? Потому что тот не одобрял ее связи с Елисеем? Или просто потому, что вообще утратила доверие к отцу? Вряд ли я получу подлинный ответ на этот вопрос – он слишком личный, чтобы его знал кто-то еще, кроме самой Олеси. Да, кстати, с беременностью вообще складывается странная ситуация – была она все-таки или нет? Я ведь так и не побеседовала с судмедэкспертом, исследовавшим тело Олеси. Надо бы сделать это побыстрее. Но пока я вернулась к беседе с Милехиным: