Яна Розова - Темная полоса

В принципе мне было все ясно. Якову не надо было рассказывать, что он убил бедную тетю Лиду прямо после того, как она рассказала свою историю про немцев, строивших наш дом. Ему не стоило напрягать мой слух и повествованием про то, что пару дней назад Дольче застал Якова за «ремонтом», обнаружив труп тети Лиды в ванне. Конечно, странно, что мой друг, достаточно драчливый мужик, не смог победить в схватке с невысоким и некрепким Яковом. Скорее всего, у Дольче просто рука не поднялась ударить человека, к которому он был привязан.

Но Дольче мне все и сам расскажет…

Интересно было другое.

– Яков, но вы с Дольче столько лет знакомы, почему все произошло именно сейчас?

– Свою историю дед мне только год назад рассказал. – Яков корчился от боли. Моя таблетка была слишком слабой для его ранения. – Он знал, что смертельно болен. И дед помнил, что строил дом в поселке Малые Грязнушки, а о городе Гродин и не слышал. Грязнушки ведь после войны переименовали. Бульвара тогда тоже не было. В общем, узнав всю эту историю, я стал искать то местечко, тот дом. Узнал, что Гродин и Грязнушки одно и то же… Потом я вспомнил – Дольче рассказывал, что ваш дом строили пленные, причем не только ваш. В городе всего три таких дома. Я даже фотографии этих домов деду отправлял, но он не узнал ни один. Это случайность, что ваша соседка вспомнила историю про немцев и рассказала ее прямо мне… нам.

Дорога к аэропорту была пустынна. Почувствовав себя на трассе увереннее, я прибавила скорости. А скосив глаза, углядела, что Яков не пристегнулся. Он просто не мог: в правой руке у него был пистолет, а левой он придерживал свою раненую ногу. Каждый ухаб на дороге отдавался ему болью в ране. Я знала это, потому что мне тоже было больно – каждый камешек на дороге вбивал по раскаленному гвоздю в мое плечо и в голову. Я все время ожидала, что сейчас Яков опомнится и потянется за ремнем безопасности. Только, наверное, ему было очень худо, раз он забыл о собственной безопасности. Единственный раз Яков лопухнулся, просто грех не воспользоваться!

Впереди показался пост ГИБДД. Я разогналась еще немного.

– Наташа, не гони, – попросил Яков, если просьбой можно назвать слова человека, вооруженного пистолетом.

– Как скажешь, – ответила я.

Мы уже почти поравнялись с постом. Напоследок, когда уже ничего нельзя было сделать иначе, я припомнила, что машина Дольче не была оборудована подушками безопасности…

Это не имело уже никакого значения. Со всей мочи я вдавила педаль тормоза в пол «опеля». В визге тормозов, в разочарованном рыке автомобиля, в моем вскрике в тот момент, когда я приложилась лицом о рулевое колесо, в вопле Якова, выброшенного инерцией со своего места сквозь лобовое стекло на капот машины, я потеряла чувство реальности.

Когда к нам подбежали – я смеялась, приговаривая, что я тут ни при чем, а убийца – этот парень на капоте…

Первые сутки в больнице я проспала. Меня почти не мучили допросами, хоть я и оказалась важнейшим свидетелем по делу Якова. А дело Якова могло вылиться чуть ли не в международный скандал. Сам виновник трагедии был в коме.

Призрак Дмитриева кружил вокруг моей палаты. Если бы я могла соображать в то время, я бы поняла, что он не хочет производить арест моей персоны, потому что ко мне по несколько раз за день приходили следователи из милиции и ФСБ. А ведь у меня уже был план…

Но больше всего меня волновал Дольче. Он был в тяжелом состоянии – у него было и сотрясение мозга, и внутреннее кровотечение, и переломы трех ребер, и жуткие гематомы по всему телу, которые будут еще долго рассасываться, постепенно терять цвет и зудеть. Кроме того, крайне плохо на здоровье моего друга повлияло то, что этот фашист Яков держал его взаперти, рядом с ванной, в которой разлагался труп, не давая воды и пищи.

Я ходила к кровати Дольче, скулила возле нее, держа друга за холодную руку. Он не открывал глаз, а если открывал, не узнавал меня. Он не узнавал и свою мать, но Анна Леонидовна держалась молодцом. Она готова была ждать сколько угодно, веря, что ее Димочка поправится.

А вот моя дочь, например, так в моем здоровье и светлом будущем не была уверена. Она бесконечно поливала меня слезами, торчала в больнице, прогуливая школу, и завела привычку набрасываться с вопросами и требованиями на приходящих ко мне врачей. Я заметила, что ее даже побаивались.

Усмирить мою дикую Варвару мог только ее родной папочка. И он делал что мог – закармливал мороженым, развлекал премьерами в кинотеатрах, разрешал отлынивать от занятий – у девочки такое горе! – словом, просто из штанов выскакивал, лишь бы порадовать мою принцессу.

Но я была в порядке. Мне просто надо было продержаться еще пару дней в больнице, причем таким образом, чтобы Дмитриев ко мне не сунулся. На самом-то деле я хуже выглядела, чем себя чувствовала. Мое лицо украшали два фингала и одна рваная рана – от ударов Якова и от руля машины Дольче. Еще меня тошнило, потому что все время мерещился трупный запах, которым я надышалась в квартире тети Лиды.

Основное же мое счастье, долгожданное, выстраданное и абсолютное, мне принес Женька. Он оказался возле моей кровати уже через час после того, как я сама в нее попала. Его скорое появление в больничных стенах еще раз доказывало простую истину – плохие новости приходят быстро.

– Наташка, – прошептал он ласково и сердито.

В его глазах я видела свое отражение. А его глаза, глаза художника, врать не могли. Я была чудовищем.

– Что это было? Кто этот Яков? Почему вы с ним дрались? Как ты устроила аварию? И почему ты не позвала меня?

– Я ужасно выгляжу? – глупо бормотала я. – Ты уходи, я выйду из больницы и позвоню.

– Моя дурочка, – прошептал он мне на ухо, обнимая меня.

И потом Шельдешов уже никуда не уходил, если не считать одного, прямо скажем, судьбоносного случая.

Телефонный звонок сигнализировал, что медлить больше ни к чему. Пришло время разыграть последний акт трагедии и поставить точку в истории о темном периоде.

Даже понимая, что сейчас мне опасаться нечего, я боялась появления Василия Ивановича Дмитриева, как боятся люди несчастья или безумия.

И он пришел, и обратного хода не было.

– Итак, Наталья Вячеславовна, – произнес этот страшный человек, входя в мою палату и прикрывая за собой дверь. – Итак, вы умудрились отсрочить нашу финальную встречу. Но это вам не на пользу. Я довел ваше дело до конца.

– Я не думаю, что вам это удалось, – сказала я, нажимая под одеялом на кнопку REC своего нового диктофона. – А вы знаете, что у меня есть свидетель того, что я ушла от вашей сестры в восемь вечера, а не в двенадцать, как утверждает ваш купленный охранник. Да и потом, вы думаете, он не сдаст вас милиции, когда дело будет перепроверяться?