Юлия Вознесенская - Благодарю за любовь

Ежась на продувавшем платформу ветру и глядя на светло-лиловое полотно неба, расшитое кое-где ранними огнями и звездами, он вдруг вспомнил, что идея Приюта художников принадлежала, честно говоря, вовсе не ему, а Жанне. Это было прошлой весной. Из Ленинграда тогда чудом выехал Георгий Михайлов, коллекционер современной живописи и бывший политзаключенный. Уж чем он там насолил властям, этим Виктор никогда не интересовался, но факт был налицо: Михайлова, несмотря на его сопротивление, выдворили из страны, утешив его на прощание — разрешили ему вывезти часть коллекции. Привезя в Мюнхен сотни две полотен, Михайлов решил устроить выставку и познакомить мюнхенцев с полотнами знаменитых художников-нонконформистов. Жанна приняла в подготовке выставки самое горячее участие. Она нашла и меценатов среди немецких галеристов, которые и помещение дали, и официально пригласили троих более-менее тихих нонконформистов в Мюнхен для участия в вернисаже. Робкие и счастливые художники приехали, но меценаты отказались оплачивать им гостиницу и содержание; пришлось Жанне пригласить их к себе на постой. До выставки еще оставалось какое-то время, и Михайлов накупил холстов, кистей и красок и усадил художников за работу. В квартире Жанны стало не продохнуть от запаха краски и растворителя, но она была довольна, готовила на всех еду и не жаловалась. Потом, когда на улице потеплело, найден был компромиссный выход: художников выставили работать на лоджию, и в комнатах очистился воздух. Художники сидели на лоджии рядком и молча работали. Вот Жанна и сказала как-то, глядя на эту картину:

— А хорошо бы купить большой дом где-нибудь в итальянской провинции и устроить в нем Приют русских художников.

— Хорошо бы купить квартирку в Мюнхене и устроить в ней приют для самих себя, — поддразнил ее Виктор. Но позже, когда совсем рядом зашуршали деньги Артура, он вспомнил эту фантазию Жанны и сделал ее своей Мечтой — с большой буквы. И почему, собственно говоря, он должен отказывается от своей Мечты после разрыва с Региной? Да черт с ней, с Региной! Если друзья Жанны помогут ему устроиться на «Свободу», то с американскими зарплатами можно очень скоро собрать деньги на первый взнос за какую-нибудь замшелую итальянскую виллу, недорогую, требующую большого ремонта. А ремонт сделают сами художники — это будет их платой за проживание. Конечно, это будет уже не вилла на Бренте, но…

Подошла электричка, он вошел, отыскал место у окна, сел и начал согреваться. Ему представился небольшой одноэтажный дом на берегу Адриатики, где-нибудь в Остии или Ладисполи. Сад, а в саду под апельсиновыми деревьями расставлены мольберты художников. Из дома выходит Жанна, стройная, в длинном черном платье (потому и стройная), с высокой пышной прической. Она подходит к мольберту ученика Александра Исачева белоруса Стефана, бросает взгляд на стоящую на мольберте картину, а затем садится позировать в плетеное кресло напротив. Через некоторое время хозяин Приюта русских художников, то есть он сам, в линялых джинсиках и простой рубашке с закатанными рукавами, подходит сзади к художнику и заглядывает через плечо: на полотне — портрет Жанны. На фоне темно-синего моря и лилового неба с яркими южными звездами. В ее темно-каштановых с рыжиной волосах яркая серебряная прядь, гармонирующая с серебряной лунной дорожкой на воде…

— Здорово ты все-таки умеешь работать со светом, Стефан! — одобряет он художника. Тот расцветает.

Он идет к другому художнику, Брусовани: у того на краю мольберта стоит его, Виктора, фотография, и он рисует с нее, разбрызгивая краску пульверизатором, — у него это ловко получается, портрет подчеркнуто фотографичен. На портрете видно, как постарел Виктор, у носа пролегли две глубокие морщины много страдавшего человека, волосы его тоже поседели…

— Билетный контроль!

Перед вздрогнувшим Виктором стоял контролер. Черт побери, принесла нелегкая: ведь он забыл купить и пробить талоны на проезд! Можно было пуститься в объяснения, притвориться ничего не понимающим эмигрантом, но на это не было ни сил, ни настроения, и он покорно протянул последние пятьдесят марок. Ладно, сейчас он приедет к Жанне, быстренько помирится с ней, поужинает и уведет ее в спальню… А завтра утром он одолжит у нее немного денег. Какая все-таки удача, что он не успел с нею развестись!

Жанны не оказалось дома. Виктор нажимал и нажимал кнопку звонка, но, конечно, ничего не выжал. Он звонил с таким отчаянием, будто мог замерзнуть на улице, если его не впустят в дом. Трахнув кулаком по двери, он развернулся и пошел вниз по лестнице. Вышел на улицу, походил туда сюда по Энгельшалкингерштрассе, побродил в сквериках между домами, потом вернулся и снова позвонил. Жанны не было. И как же это он не догадался позвонить ей прямо с Восточного вокзала, может быть, тогда она еще была дома? А если и нет, то сидел бы там в тепле, за кружкой пива и ждал, когда она вернется… Но при воспоминании о том, каким прокуренным и кислым был воздух в пивной, каким невкусным, горьким показалось ему сегодняшнее пиво, какими унылыми выглядели посетители и официантки кафе, да и вся вокзальная публика, он решил, что лучше уж гулять на улице по свежему воздуху. И он снова отправился вышагивать поблизости от дома Жанны.

Небо потемнело еще больше, а звезды стали ярче. Потом с юга, со стороны Альп, стал накатывать белесый туман, от которого мороз еще усилился. У Виктора застыли пальцы на ногах и стало пощипывать кончики ушей и носа. Ехать домой? Разменять на билет последнюю десятку, оставшуюся после уплаты штрафа? А на вторую встречу с контролерами у него сегодня не было моральных сил. Идти домой пешком, топать через всю северную часть Мюнхена? О нет, на это он неспособен! Он дошел до станции «Арабелла-парк», купил билет и успел на один из последних поездов, идущих в центр. В вагоне он тотчас задремал, привалившись виском к холодному стеклу окна.

Проснулся он от громкого голоса в репродукторе: пассажирам предлагалось покинуть вагон, поскольку дальше поезд не шел. Виктор покорно встал и вышел из вагона. Это была станция «Ле- хель» — дивное местечко для любителей свежего ветра. Прождав в полном одиночестве минут десять на открытой платформе, Виктор подошел к доске с расписанием и в тоске убедился, что поездов сегодня не будет. Он спустился в переход метро, поднялся по эскалатору на студеную улицу, уже совсем потонувшую в промозглом молоке тумана, и поплелся к себе на Леопольдштрассе. Хоть в одном ему повезло: идти надо было через Английский парк, а выпитое пиво уже нещадно распирало мочевой пузырь, и в парке он сразу же справил нужду за первым попавшимся большим деревом. Впрочем, в такое-то время в парке и прятаться было не от кого.