Андрис Колбергс - Ночью в дождь

Заключенные легкого режима вызывали у Сани усмешку. Эту колонию он называл курсами повышения квалификации для начинающих. Здесь, по его словам, успешнее, чем где-либо, обучают друг друга способам добывания денег на свободе.

- Ты только примечай - кто горазд учить других, у того задница голая! А все эти жучки надеются - наберутся ума, станут честными ровно настолько, чтобы по закону к ним не могли придраться. И каждый будет иметь по увесистому мешку с сокровищами! Ты только посмотри на этих дебильчиков! На этих милых маленьких дурачков! Мне известно лишь два пути к деньгам: или занять высокий пост, чтобы краденое тебе подносили, или красть самому! Но лучше уж красть самому, ведь, падая с высокого поста, можно расшибиться в лепешку!

Саня был таким циником и эгоистом, что дальше некуда, и, не скрывая этого, скорее наоборот, выставлял эгоизм напоказ, как в витрине, однако его сообразительность и остроумие нельзя было не признать.

- На адвоката вину не сваливай, профессор продал тебя на растерзание, простофиля ты этакий! - Саня потянулся в кабине. Приближалось время обеда, однако из начальства никто еще в гараж не заглядывал. - Ну и скучища, хоть начинай работу!

- Профессор даже в суд не пришел, хотя всегда был со мной очень любезен.

- Конечно! Чего ему искать в суде? Ему там делать нечего. Позвонил одному, позвонил другому... А может, и не звонил вовсе. У каждого из таких могущественных есть хорошо откормленный холуй. Он и хлопочет от их имени. Так даже удобнее - случись осечка, всегда можно сказать: "Извините, но лично я ничего не знаю!" Ах, как тебя продали, дорогуша! Почему твои дружки-приятели вдруг стали отпираться от запасного колеса? Да потому, что их научили так говорить.

- Я их понимаю. В зале было много народу, - стыдно же перед всеми сознаться в воровстве.

- Дурак ты! Их надрессировали, как и что говорить! Как только колесо удалось свалить на тебя, сто тридцать девятая им уже не угрожала, а сто девяносто седьмая - это так, для того, чтобы слегка припугнуть. Меня тоже в первый раз маменька выручила, только она обтяпала все сразу - даже до суда не дошло: пообещала что-то или сунула кое-что потерпевшему, он забрал свое заявление.

- Тогда с чего в конце речи он стал меня нахваливать, если им хотелось меня сюда упрятать?

- В противном случае их мучила бы совесть, а теперь они могут сказать друг другу: "Мы сделали для него все, что было в наших силах, но наших сил оказалось недостаточно". Скажу тебе даже больше - они верят, что их мальчики действительно лучше тебя. Они свято верят, что ты их, простачков, науськал. А выйдя из зала суда, они тут же забыли о своей нечестной игре и уверовали в то, что справедливость восторжествовала. Ведь они считают себя такими кристально чистыми, что даже дистиллированная вода по сравнению с ними покажется мутной. Кража личной собственности в их понимании - что-то абсолютно невозможное. К тому же в порядочной семье не может родиться такой прокаженный. Поди вдолби им: они хотят верить, что виновен ты, и верят.

Постепенно до сознания Винарта стали доходить слова матери Науриса, когда она пришла после суда с полной сумкой. Ошарашенный приговором, он не расслышал начала фразы, зато конец ее помнил и теперь: "...мальчишеские глупости. Будем надеяться, что тебе это пойдет на пользу!"

- Как я не подавился этой ветчиной!

- Ветчиной многие с удовольствием подавились бы!

- Нет, ты не знаешь...

- Как это не знаю! Подбросили еще на пять рублей для очистки совести! Выйдешь - не будь дураком, ступай к профессору и выжми из них что-нибудь. Он даст. Ему захочется быть добреньким и помочь тебе начать честную жизнь. Но денег не проси, а то навострит уши. К тому же деньги не самое ценное, что из такого можно выжать: пусть позвонит, порекомендует, попросит... Работать ты умеешь, он к тебе может направить таких клиентов, которые не считают каждую копейку, а если еще научишься делать деньги, то станешь первым человеком в Риге.

- Я убью его!

- Брось трепаться! Никого ты не убьешь, а будешь жить, как ягненочек. Женишься, пойдут детки... Нет, не от Магоне. Эта тебе уже наставила рога - задрала хвост и в кусты. С какой стати ей ждать тебя? У тебя что... не такой, как у всех? Если не хочешь разочароваться, то соблюдай один-единственный мудрый здешний закон: только ворота за тобой захлопнулись, всех баб из головы вон!

- Ты меня не знаешь... Я отомщу Наркевичу...

- Обольешь "Волгу" серной кислотой? Да?

- Не смейся... Иногда мне становится страшно самого себя... Обычно я просто съеживаюсь, если меня обидят. Но иногда... Иногда мне все нипочем - хоть по трупам пойду, а своего добьюсь! Что-то гонит меня вперед и вперед - хоть в пропасть. Знаю, надо остановиться, но не могу! Потом мне стыдно за то, что я натворил или собирался натворить. Но достаточно какой-нибудь мелочи - и я снова иду напролом!

- Месть - самое нерентабельное занятие. У нас в строгом режиме ходят такие козлики. Пришить за деньги - это я еще понимаю. Но из мести... Может, ты ему этим даже услугу сделаешь... Может, ему давно жить надоело, просто у самого духу не хватает сигануть в Даугаву.

- Я им всем отомщу!

- И каким же образом?

- Еще не знаю.

- И не узнаешь. Еще и воздуха бульваров не успеешь втянуть в нос, как забудешь эти глупости. Что сегодня на обед? Говорят, гречневая каша. Ужасно люблю гречневую кашу! Всегда думаю: вот выйду на волю - нажрусь каши до самых ушей, а стоит выйти - ложками икру лопаю. Что поделаешь икру я тоже люблю!

- Я же им ничего плохого не сделал... Я им отомщу. И чем страшнее, тем лучше!

- Да перестань молоть одно и то же - противно слушать. Сколько лет твоей Магоне? Семнадцать?

Винарт угрожающе сжал кулаки, стиснул зубы. На свободе он был, можно сказать, даже трусоватым, а здесь от отчаянья - бейся как птица в стекло, не вылетишь, хоть умри, не выйдешь, - сдавали тормоза, и ему хотелось выместить на ком-нибудь свою злость. Было почти безразлично, на ком. Иногда ему казалось - достаточно пустяка, и он навалится на противника даже намного сильнее его, даже если крепко получит по зубам. Имя Магоне в присутствии Винарта произносить не рекомендовалось.

- Бесконечно грустно, друг мой, сознавать, что меня уже не полюбит ни одна семнадцатилетняя девушка, - сказал как-то Саня. Он даже не заметил угроз Винарта, потому что все его внимание было сосредоточено на изодранной обшивке, где царапины образовали абстрактный рисунок. - А было, было... Все было. Летние вечера, шепот, поцелуи и тонкие рубашечки. Все, что было, то уплыло и никогда не повторится. И я не совру, если скажу: любовь семнадцатилетних - самая сладкая. Сейчас мне с такой девчонкой даже не о чем было бы говорить, сейчас мне было бы стыдно соврать такой... Да, ничто не повторяется! В первый раз я спер "Победу" и хорошо продал, а теперь, когда на улице вижу ее маленькие, узенькие окошечки, удивляюсь - кому такое барахло нужно было. Владелец тогда запер руль на цепь с висячим замком. С "помпой". Попробовал отомкнуть - не удалось. Пришлось занять щипцы - саперы применяют такие для перекусывания колючей проволоки. Удалось! Мы тогда здорово перетрухнули, толкали ее чуть не полквартала и лишь потом дали газу. Однажды я примчался в Юрмалу. А брать нечего - хочешь верь, хочешь нет. Хоть плачь! Поглядел на одну, поглядел на другую - не то чтобы развалюхи, но для продажи не годятся. К тому же последняя электричка ушла, парочки ходят, лижутся, нагоняют тоску по милашке в теплой постельке. Как добраться до Шкиротавы? Схватил инвалидскую таратайку на трех колесах, еще ему, гаду, зажигание по дороге отрегулировал! Оставил таратайку на стоянке возле милиции, дальше поехал на такси... А ты знаешь, как поменять номера на кузове? Это большое искусство, но я могу тебя этому научить...