Лариса Соболева - Улыбка Горгоны

– Зины?! – удивился женский голос. – У нее есть сестра?

– Есть. Меня зовут Вероника, а вас?

– Лайма. А что случилось, почему вы мне звоните?

– Зину убили, завтра похороны в четыре, вы придете?

– Я? – Лайма замялась, Веронику это не на шутку встревожило. – А куда?

– К дому Зины. Вы придете?

– Ну, да… Да, я приду, если отпустят с работы. До свидания.

Несложно догадаться: Лайма не загорелась желанием проводить знакомую – что все это значит? Вероника продолжила звонить, номера под буквами «СШ» и «МР» не ответили, зато после них отозвался мужчина по фамилии Краков, не дав ей слова сказать:

– У тебя, Зинуля, хватает наглости мне звонить? Ну, ты сильна, мать. Запомни, если попадешься мне на глаза со своей подружкой, я вас обеих живьем закопаю…

– Это не Зина, – перебила Вероника. – Я ее сестра… Зина погибла…

Гудки. И вдруг на Веронику накатило: она разревелась, не зная, как ей быть, ревела, размазывая ладонями по щекам слезы вместе с косметикой. Неужели предстоит закопать Зину, словно собаку, без людей, цветов, поминок? С поминками вообще труба! Не звонить же Ларичеву, дескать, вы не обо всем позаботились, будьте добры, заставьте прийти народ из телефонной трубки и придумайте, где и как будем поминать сестру, а также на какие шиши! Нет, у Вероники совесть не настолько заморожена, чтоб так обнаглеть, но нужен хотя бы совет. Она поплелась к соседке, которая дала адрес бюро ритуальных услуг, позвонила, а когда женщина открыла, вместо вразумительных слов еще пуще заревела.

– Господи, девушка… – всполошилась соседка. – Ну-ка, заходите! Идите на кухню, я только посмотрю, как там внук.

За то небольшое время, что хозяйка отсутствовала, Вероника с рыданий перешла на всхлипывания. Стоило той появиться, выпалила скороговоркой:

– Ради бога, простите меня… Я в дурацком положении… нет, хуже! И пришла… не знаю, зачем пришла… может, вы подскажете, что мне делать. Завтра Зину… а никто не хочет проводить ее… Я звоню им, а они грубят… Неужели Зина была такой плохой? Я не заказала кафе, потому что не знаю, сколько народу будет, да и будут ли вообще. Какое там кафе! Денег у меня почти не осталось…

– Тихо, тихо. – Присев, соседка взяла девушку за руку, ее доброе лицо выражало сочувствие, в тот момент это было необходимо Веронике. – Безвыходных положений не бывает, поверьте. Давай, детка, вместе подумаем, что-нибудь да придумаем.

Придумывала, исходя из данности, Клавдия Васильевна, и Вероника поняла, как мало она знает, а в такой сугубо житейской ситуации, которая рано или поздно касается каждого человека, оказалась полным нулем. Да, у нее особые обстоятельства – чужой город, нет знакомых и родных, денег едва хватило, но это слабое утешение. Где пресловутая сила воли? А мозги где она оставила? А знакомая жажда первенства, которая в быту преобразуется в умение управлять ситуацией? Что в результате? Вареное макаронное изделие, непригодное для жратвы. Так ведь сожрут, тот же Ларичев, если других кандидатов в тюрьму не появится, в общем, завтрашним днем мытарства не закончатся.

– Вероника, ты слышишь меня? – тронула ее за плечо озабоченная Клавдия Васильевна.

– Слышу, – уныло ответила она. – Просто я подумала, что суета не дает мне вникнуть в то, что произошло. Я не до конца верю в смерть Зины, хотя видела ее…

– Это долго продлится, – не утешила Клавдия Васильевна. – Потом еще и чувство вины появится, когда память вернет тебя к размолвкам с Зинаидой вплоть до мелких. Забудешь, что не только ты была не права в ссорах, но и твоя сестра. Тогда придет раскаяние, а это неправильно, потому что виноватых нет. Итак, делаем скромные поминки дома, без традиционного застолья с переменой блюд, а что-то типа фуршета. Я съезжу утром на рынок, там дешевле, куплю продукты и приготовлю нехитрые закуски.

По ее требованию Вероника принесла телефон сестры. Клавдия Васильевна сама решила звонить, а ее отправила отдыхать. Но Вероника из последних сил вымыла холодильник, понимая, что завтра на это не будет времени. И все. Рухнула на диван и, что называется, вырубилась. Если б призрак старшей сестры действительно явился, устроив в квартире тарарам, Вероника не проснулась бы.

Все кончено – эти слова застряли в висках с обеих сторон и сдавливали их, словно двойная мигрень. Мама умерла, когда Вероника была маленькой, в памяти осталось: размытое лицо, восстановленное по фотографиям, тонкие руки с длинными кистями, впалая грудь, к которой она прижимала трехлетнюю дочь, и запах полыни. Почему полыни? Может, Вероника путала ее с валерьянкой, у мамы было слабое сердце. Потом ее заменила тетка, она и сейчас жива, перебралась в деревню к подруге, выгодно продав старый дом с участком на городской окраине и выделив двум племянницам по небольшой сумме. Надо бы навестить ее. Об отце ничего не известно, бросил и бросил. Короче говоря, Вероника не была знакома с болью, когда уходят близкие люди. Гроб опускали в яму, тогда-то из ее глаз и полились прощальные слезы, которых она стеснялась, потому что вокруг стояли абсолютно чужие люди.

А пришло… семь человек, семь! Пожилая пара, Лайма с молодым мужчиной по имени Георгий, не представившаяся девушка и двое молодых мужчин – один интеллигентного вида, второй… лучше с ним не встречаться в темном переулке. Вероника дополнительно расстроилась, но что есть, то есть: нелепо Зина жила, нелепо закончила, откуда же взяться длинной процессии на похоронах?

Садясь в машину, Георгий заметил:

– Негусто. При том образе жизни, что вела Зиночка, она вправе была рассчитывать, чтоб ее отпевала по крайней мере четверть города.

– Твоя ирония не к месту, – проворчала Лайма, пристегиваясь. – Каждый из нас может оказаться здесь, это грустно.

– Каждый и окажется, глупые раньше времени, умные в свой срок. А сестричка у Зинки хорошенькая… Она замужем?

– Откуда я знаю! Зина никогда о ней не рассказывала, я вчера сама впервые услышала ее, а сегодня увидела.

– Полагаю, не замужем. Иначе муж сегодня был бы с ней, обнимал за плечи и утешал бы. Нет, серьезно, она ничего… По-моему, Вероника совершенно другая, а какие у нее задорные ямочки на щеках…

Слышать комплименты от мужчины в адрес другой женщины, тем более когда этот мужчина настойчиво тащил в постель (без руки и сердца, не предлагая знакового кольца в подарок), все равно неприятно. Это намек: я сравниваю вас, сравнение не в твою пользу. Лайма про себя отметила гнильцу, которой раньше не замечала, впрочем, обычно в людях видишь желаемое, а не действительное. Она дала себе слово никогда к нему не обращаться с просьбами, но потом, позже, а сегодня другой случай, Лайма готова просить, унижаться, заискивать.

– Гошенька, миленький, ты узнал?