Станислав Лем - Следствие

— Доктор Сисс будет минут через пятнадцать, — неуверенно произнесла собеседница.

— Через пятнадцать? — переспросил он.

— Вероятно. Передать, что вы звонили?

— Нет, благодарю вас. Возможно, я…

Не закончив, Грегори повесил трубку и уставился на свою ладонь, лежащую на телефонной книге. За стеклом замелькали огни: к перрону подошёл поезд. Не раздумывая, Грегори выскочил, бросил взгляд на светящуюся надпись под бетонным сводом, указывающую станцию назначения, и сел в последний вагон.

До Бриджуотера поезд шёл минут двадцать. Всё это время Грегори старался угадать, кем приходится Сиссу эта женщина. Сисс не женат. Тогда, может, мать? Нет, голос слишком молодой. Прислуга? Он пробовал восстановить в памяти звучание её голоса — грудного и в то же время звонкого, как будто от этого Бог знает что зависело. На самом-то деле он пытался отвлечься от мыслей о предстоящей беседе с Сиссом. Грегори не хотел этого разговора, более того, боялся — боялся, что порвётся последняя ниточка.

Из метро он вышел на большую шумную улицу; все первые этажи здесь были заняты магазинами, над домами висела эстакада железной дороги, по которой с грохотом проносились электрички. Сисс жил неподалёку, на пустынной тёмной улочке; только зелёная неоновая реклама фотопластикона одиноко горела на ней. Дом, в который вошёл Грегори, казался в полумраке бесформенной глыбой с нависающими над тротуаром выступами то ли карнизов, то ли балконов. Серо-зелёный отсвет рекламы, отражённый окнами дома напротив, чуть освещал подъезд, лестница же утопала в темноте. Грегори включил свет и пошёл наверх. Конечно же Сисс, логичный, самоуверенный, всласть поиздевается над ним. И он уйдёт от него, не только понимая, что потерпел поражение, но и уверовав в собственную непроходимую глупость. Доктор ни за что не упустит возможности продемонстрировать собеседнику своё превосходство. Собираясь нажать кнопку звонка, Грегори вдруг увидел, что дверь не заперта. Подумал: «Надо позвонить», — и легонько толкнул дверь. Она бесшумно растворилась. В сухом, жарком воздухе прихожей плавал слабый, еле уловимый запах пыльной тёплой кожи. И чуть попахивало погребом, чувствовался какой-то холодный, застойный душок, слегка отдающий тлением, склепом. Запах этот был здесь так неуместен, что Грегори, ослеплённый темнотой, остановился, недоверчиво втягивая ноздрями воздух, но тут заметил полоску света и ощупью двинулся к ней.

Он наткнулся на неплотно притворённую дверь: в комнате, заслонённая дверцей шкафа, стояла на полу настольная лампа. Огромная тень дрожала на потолке, раскачиваясь из стороны в сторону; казалось, будто какая-то уродливая птица поднимает попеременно то левое, то правое крыло.

Сзади, со стороны прихожей, очевидно в кухне, тихо, но пронзительно шипела газовая горелка, временами её шипение переходило в свист, да стучали капли, падая в металлическую раковину. И больше ни звука — хотя, нет, Грегори уловил хриплое дыхание того, кто был в комнате.

Комната была большая, квадратная, с угловым эркером; в эркере трёхстворчатое окно, занавешенное чёрными шторами, сейчас чуть раздвинутыми. По стенам стояли книги. Грегори сделал ещё шаг и увидел Сисса; тот сидел на полу возле письменного стола и перекладывал пухлые папки с бумагами. Здесь было ещё жарче, чем в прихожей; в сухом воздухе, свойственном квартирам с центральным отоплением, совершенно явственно ощущался противный затхлый запах.

Грегори долго стоял в дверях, не зная, как выбраться из этого неловкого положения. Сисс сидел к нему спиной и сосредоточенно разбирал папки, вытаскивая их из ящиков стола. Одни он отбирал, с других сдувал пыль, отгоняя её рукой и недовольно фыркая. На кухне всё так же шипел газ. Грегори подумал, что, наверное, там и находится женщина, с которой он разговаривал по телефону. Он сделал ещё шаг, пол скрипнул, но Сисс не обратил на это внимания. И тут, подчиняясь внезапному импульсу, Грегори поступил совершенно непонятно: громко постучал в дверцу шкафа.

— Что такое? — Сисс поднял взлохмаченную голову и повернулся к двери.

— Добрый вечер и… прошу меня извинить, — чуть громче, чем следовало бы, произнёс Грегори. — Не знаю, помните ли вы меня, я — Грегори из Скотленд-Ярда. Мы встречались на совещании у инспектора Шеппарда… Входная дверь была открыта, и я…

— Да. Помню. Что вам угодно?

Сисс с видимым усилием поднялся, отпихнул ногой ближайшую стопку папок, сел на стол и вытер платком руки.

— Я веду следствие… занимаюсь этой серией. — Грегори с трудом подыскивал слова. — Инспектор Шеппард познакомил меня с вашим письмом. Вы пишете, что подобных случаев больше… не предвидится. В связи с этим я и пришёл…

— Да. Но я написал, что обоснования смогу представить только через некоторое время. Я работаю в одиночку и не знаю…

Сисс не договорил, умолк. Это было не похоже на него. Сунув руки в карманы, он прошёл, ступая на прямых, негнущихся ногах, мимо Грегори. Подошёл к окну, резко повернулся, неожиданно уселся на батарею, обнял руками колени и уставился на лампу. Какое-то время оба молчали.

— Впрочем, это неважно, — вдруг произнёс Сисс. — В моих планах произошли изменения, весьма существенные изменения.

Грегори стоял в пальто и внимательно слушал, хотя понимал, что Сисс разговаривает не с ним, он говорит сам с собой.

— Я побывал у врача. Уже давно я чувствую себя неважно. Производительность моя упала. На основании среднего, выведенного из продолжительности жизни моих родителей и дедов, я полагал, что у меня в запасе лет тридцать пять. Однако я не учёл влияния интенсивной работы мозга на сердечно-сосудистую систему. Мне осталось… куда меньше. И это меняет дело. Не знаю ещё…

Сисс опять прервал на полуслове и вскочил так резко, словно намеревался выбежать из комнаты и оставить Грегори в одиночестве, чему тот нисколько бы не удивился. Грегори не представлял, как реагировать на эту исповедь; правдивость её не вызывала сомнений. В сдержанности, в сухости тона, так не сочетавшегося с лихорадочными, порывистыми движениями Сисса — он срывался с места, пробегал несколько шагов и вдруг опускался, садился, точно спугнутая усталая муха, в бесстрастности повествования было что-то, вызывающее жалость. Сисс не вышел из комнаты — уселся на низкий диванчик, стоящий возле стены. Над его птичьей головкой с растрёпанными, торчащими в разные стороны космами седеющих волос темнела большая репродукция «Сумасшедшей» Клее. [4] Клее Пауль (1870–1940) — швейцарский художник, один из лидеров экспрессионизма. — У меня был составлен план на ближайшие два десятилетия. Третье оставалось резервным. Теперь придётся всё менять. Я вынужден пересмотреть планы — исключить всё второстепенное, компилятивное. Я не желаю оставлять незавершённых работ!