Артур Баневич - Гора трех скелетов

– Шлюха? Среди бела дня? – Йованка пожала плечами.

– Родственников у него, кажется, нет, жены тоже…

– А женщины, как известно, делятся на две категории: на жен и шлюх. – Йованка усмехнулась, но, к счастью, не стала дожидаться моего ответа. – Впрочем, ты в чем-то прав. Родственник вряд ли сбежал бы. Он бы поднял на ноги весь дом, если он действительно родственник, а не…

– Короче, – я с облегчением сменил тему, – короче, будет лучше, если мы с тобой на какое-то время исчезнем из Кракова. Из двух зол я лично выбираю наименьшее – Боснию. Она все-таки лучше камеры в заведении пана Хыдзика.

– А вот это ты зря сказал. – Йованка с укоризной глянула на меня. – Босния прекрасна, она самая прекрасная страна на свете…

– Может быть, – согласился я. – На, держи! – Я кинул ей пластиковый пакет. – На углу есть магазин. Купи еды на пару дней. И не задерживайся: Хыдзик – дядька сообразительный.

– Ну вот, теперь можно и дух перевести! – сказал я, когда мы отъехали от пограничного перехода в Хыжно.

Двигатель моего «малюха» бодро тарахтел, из-за облаков все чаще проглядываю солнце, и на дороге – о чудо! – не было выбоин. Словом, не было никаких препятствий для давно назревшего разговора.

– Итак, Оля – это ваш с Ромеком ребенок. – Я посмотрел на свою спутницу и добавил: – С юридической точки зрения.

– Вроде бы так. – Йованка вздохнула. – Она родилась, когда мы с ним поженились. Только он… Ну, в общем, он не любит ее.

– Не любит?

Вождение автомобиля иногда облегчает разговор. Водитель может смотреть на дорогу, а не на собеседника.

– Он очень хотел сына, – сказала она, подумав. – Наследника. У его родителей тепличное хозяйство под Тарновом. Он ведь крестьянин в душе, они все такие. А тут еще дед: он все свое добро завещан первому внуку. Вся деревня ждала моих родов, ну и Ромек, само собой. А я все никак не могла забеременеть от него. Только ведь и турку понятно, кто из нас бесплодный. У меня ведь есть Оля. Тогда после обследования вся деревня узнала, что она у меня не от него… В деревне ничего не скроешь… – Йованка покосилась на меня: – Ты уж извини за подробности, но, по-моему, детектив – он как доктор, ему нужно знать все.

– Все, что связано с расследованием, – уточнил я. – Совершенно необязательно вдаваться в излишние подробности. Я же вижу, что тебе неприятно говорить об этом…

– Да ты психолог. – Я увидел ее усмешку в зеркальце над ветровым стеклом. – Только кто же знает, что связано с расследованием, а что нет.

Километров пятнадцать мы проехали не разговаривая. Да и не было в этом нужды. Есть такая степень привыкания к недавно знакомому тебе человеку, когда просто перестаешь поминутно коситься на него. Во всяком случае, лично мне ее молчание ничуть не мешало.

Первой не выдержала Йованка:

– Тут вот еще что. Не знаю, может, мне всего лишь показалось: но когда я сказала Ромеку про тебя и про Боснию, он точно испугался чего-то. У него даже губы затряслись…

– Да он просто любит тебя. Любят ведь по-разному…

– Меня он не любит. И ненавидит Боснию, он ведь служил там.

Я чуть руль из рук не выпустил.

– Та-ак! Вот это уже совсем не лишняя подробность. Когда, где служил?

– В Шестнадцатом батальоне. А в Боснию он попал зимой девяносто шестого. С первым польским контингентом.

Не могу объяснить, почему меня так встревожила эта информация. Через Боснию прошли многие. Вся 6-я бригада, а это тысячи человек, формировалась в основном из моих земляков, уроженцев Кракова. 16-й десантный батальон входил в 6-ю бригаду. Выходит, мы с паном Бигосяком-младшим служили в Боснии приблизительно в одно время и в одной бригаде…

– Значит, у него был повод бояться за тебя.

– Ничего ты не понимаешь! Испугался Ромек за себя. А меня он ненавидит. Я ведь ему жизнь поломала. Да если я не вернусь, он только перекрестится.

– Знаешь, ненависть иногда – это такая извращенная любовь. Не как у всех, особенная.

Йованка невесело усмехнулась:

– Иди ко мне, свинка моя, я тебя зарежу… Сейчас мы с ним на ножах, а раньше… Я ведь любила его. Он подобрал меня, как бездомную собачонку. Пригрел, выходил, привез к своим родителям. Там, в деревне, родилась Оля. У нас была семья… Знаешь, как плохо, когда никого?

Она еще спрашивала!

– А как вы познакомились?

– Я же тебе сказала: он подобрал меня, как собачонку. Я была ранена, а он меня нашел и отвез в госпиталь. – Йованка часто заморгала. – Я ведь ничего… ничего не помню, Марчин. Это называется амнезией. Знаю, что была ранена в голову, что нашли меня под Печинацем. А вот кто я такая, какое у меня настоящее имя, от кого у меня Оля – этого я не знаю. Вот ты и должен мне помочь. Помочь найти мою прошлую жизнь…

– Йованка!

– Я не сплю, – вздрогнув, пробормотала моя спутница. – Скоро будет мост через Дунай.

Йованка проспала все на свете. Вряд ли до нее дошло, где мы находимся.

А были мы уже в Венгрии.

– Нужно решать, как поедем дальше: прямо, через Хорватию, или сворачиваем на мост, и через Сербию.

Она ненадолго задумалась, потом вдруг зевнула во весь рот.

– Я бы поехала самой короткой дорогой.

– Логично, – признал я. – Только вот я забыл сказать тебе, что не хочу ночевать в Венгрии: у венгров слишком уж дружественные отношения с поляками. Если пан Хыдзик объявит нас в розыск…

– А без ночевки никак?

– Можно и без ночевки, – вздохнул я, – только вот доедем ли? Годы уже не те. Теряю форму, я ведь уже пенсионер, в некотором смысле.

– Слушай, а если поведу я?

– Ты же не умеешь.

– А если вдруг вспомню, как это делается?

– Так ты действительно ничего не помнишь?

– Я же сказала тебе. – Голос ее похолодел. – Все, что до госпиталя, для меня черная дыра. Иногда что-то вроде как вспомню, как Шварценеггер в фильме… Фильм такой есть «Вспомнить все»… Я ведь была в коме после ранения.

– Ты не говорила мне.

– Боялась: испугаешься. Я и без того чокнутая. Муженьку вот нос сломала…

– Так это ты?!

– А нечего руки распускать.

Я присвистнул:

– Ну ты даешь!.. А в палатке драться не будешь?

– С тобой? С чего бы это. И потом, я ведь уже выздоровела… Ну почти. Да не бойся, Малкош, я в общем-то смирная. Разве что во сне ногами дрыгаю.

– Слушай. – Я смотрел на дорогу, а не на нее. – Это уже Дунайкоштам. Сейчас мы должны либо свернуть на мост, либо ехать прямо. Уже темнеет. Может, за мостом и заночуем… Там твоя Сербия.

Она как-то странно замолчала. Не дождавшись ответа, я взглянул на нее и увидел совсем другую Йованку, совершенно мне не знакомую, бледную, поджавшую губы, сузившую глаза. И тут она сказала что-то. По-сербски.

– Переведи, – улыбнулся я.

– Я сказала: «Через мост – это на тот свет».

Я ждал от нее объяснений, но их не последовало. Я нажал на педаль газа.