Андрей Константинов - Дело о спасении телезвезды (Сборник новелл)

- Вам лучше?- донесся до меня чей-то голос.

На корточках передо мной сидел парень в комбинезоне. У него были синие глаза, какие бывают только на картинах художника Глазунова.

Мне действительно было лучше, и о недавнем обмороке напоминал только слабый шум в ушах.

- Долго я так провалялась?

- Не больше минуты,- сказал синеглазый парень, помогая мне подняться.

- Ты давно здесь работаешь?

- Третий год.

- И часто в оранжерее проходят презентации?

Его голос стал суровым:

- Такого безобразия, как прошлой ночью, на моей памяти еще не было. Мало того, что оранжерея превращена в свинарник, так еще и рама со стеклом упала прямо на хризантемы и погубила новые сорта.

К тому же все эти любители халявной выпивки растоптали несколько кустов орхидей. Вот взгляните.

Он поднял с земли цветок с черными, уродливо изогнутыми лепестками и посмотрел на него с видимым сожалением.

- Вчера здесь погибла журналистка,- попыталась я придать его мыслям другое направление.- Ты не знаешь, как это случилось?

Но, похоже, что сломанная орхидея интересовала парня куда больше, чем бедная моя Хлоя. Он насупился и забормотал, что устраивать пьянки среди редких растений - кощунство, затем понес какую-то околесицу про то, что каждому грешнику своя кара, и, схватившись за мешок, вновь принялся швырять в него остатки ночного пиршества.

- Скажи хотя бы, кому в голову пришла мысль устроить в оранжерее это безобразие?

- Это вы у начальства поинтересуйтесь, а я - человек маленький, что велят, то и делаю.

Он поднял с земли кусок белого мрамора, который показался мне подозрительно похожим на кисть человеческой руки, и, сокрушенно покачав головой, отправил его в свой мешок. Судя по всему, этот странный уборщик не был настроен на продолжение разговора. "Псих какой-то",- подумала я и вышла в сад.

После душной оранжереи оказаться на свежем воздухе было наслаждением. Осень только начиналась, и заповедник еще не утратил своей пышной красоты. Я медленно пошла по пустынным дорожкам, думая о Хлое и этом странном парне, как вдруг услышала чьи-то приглушенные рыдания.

На скамейке под сенью огромного дерева сидела девушка и плакала, уткнувшись лицом в колени. Так безнадежно и горько умеет плакать Манюня, когда ей отказываются покупать очередную Барби. Внезапно под моей ногой хрустнула ветка, девушка подняла голову, и на меня глянуло симпатичное зареванное личико с черными дорожками слез. Чтобы не смущать эту юную особу, я поспешила уйти.

В дирекции "Пальмиры" мне сообщили, что в связи с ночным происшествием увидеть сегодня кого-либо из тех, кто имеет отношение к презентации, невозможно.

Услышав это, я с облегчением вздохнула: события этого дня вымотали меня настолько, что больше всего на свете мне хотелось лечь и закрыть глаза, а может быть, плакать, как эта девушка в парке.

***

Выслушав мой отчет о поездке, Спозаранник поморщился и сказал, что из меня никогда не выйдет хорошего расследователя.

Сам он за то время, что я была в заповеднике, успел не только изучить статьи Харитоновой, но съездил в морг, выяснил имена учредителей Фонда в поддержку биологической науки и поговорил с журналистами "Зелени лета".

- Ну и что тебе удалось узнать?- спросила я.

- А то, что председатель Фонда - Эраст Бамбук, личность одиозная и сомнительная, а Харитонова сумела вскрыть серьезные нарушения в его работе,с этими словами Глеб положил передо мной Ольгину статью "Бизнес на соцветиях".- Между прочим, в момент наступления смерти в крови Харитоновой содержалось большое количество алкоголя. Не иначе, как ее специально заманили на презентацию, напоили и подстроили убийство - в этом убеждены и в "Зелени лета".

- На презентациях не пьешь только ты,- заметила я.- Что до сотрудников "Зелени", то гибель любого журналиста всегда пытаются преподнести как убийство борца за правое дело. Пойми, Глеб, я хорошо знала Ольгу. Она могла быть какой угодно - бесшабашной, веселой, язвительной. Могла выпить столько, что тебе и не снилось, сплясать канкан на столе, выкинуть любой финт.

Единственное, чего она категорически не могла, так это быть борцом против коррупции в биологической науке.

Мой вдохновенный монолог, конечно же, не убедил Спозаранника, который с маниакальным упорством отстаивал версию убийства. Согласились на том, что завтра я снова поеду в заповедник и поговорю с организаторами презентации. Выйдя от Глеба, я схватилась за сигарету, но после первой затяжки почувствовала, что курение не только не доставляет мне привычного удовольствия, но напротив - вызывает отвращение.

- Валентина, ты плохо выглядишь,- сказала Агеева, когда я вошла в нашу комнату.

- Устала, как собака,- пожаловалась я.- Да еще мутит целый день.

- Меньше надо беляши в буфете лопать,- резонно заметила Марина Борисовна.- Выпей вон лучше кофе, я только что заварила, и собирайся, пора идти.

- Куда идти?- спросила я, думая о том, что кофе мне почему-то тоже не хочется. Не иначе, как меня сразила неведомая болезнь.

- Ты что, забыла о сегодняшнем празднике?- возмутилась Агеева.

Тот факт, что "Золотая пуля" отмечает сегодня свой очередной день рождения, действительно вылетел из моей головы.

- Я не пойду, сил нет, да и настроение совсем не праздничное.

- Не выдумывай, пожалуйста,- сказала Марина Борисовна,- тебе надо развеяться, а то совсем захиреешь в ожидании Скрипки.

Она закрутилась перед зеркалом, оглаживая длинное черное платье, и, глядя на нее, я подумала, что лучшим лекарством от любви является другая любовь.

***

В маленьком кафе было шумно и весело. Звучали здравицы в честь "Золотой пули", хлопали пробки шампанского. Приглашенные на праздник актеры создавали забавную неразбериху, где реальные люди путались с вымышленными персонажами, и все это тонуло в оглушительном хохоте.

- Куницына, иди к нам,- кричала Ася Барчик, которая сидела радом с Завгородней,- выпьем за успех нашего предприятия.

Видеть их вместе было странно, наверное, одна красавица - хорошо, а две рядом - это уже много. Я поискала глазами Агееву. В толпе любителей пения она стояла у караоке и отчаянно фальшивила в микрофон: "Я отдала тебе, Америка-разлучница, того, кого люблю". Стоявший рядом с ней Гвичия всем своим видом показывал, что готов заменить Марине Борисовне не только американцев, но и всех прочих иностранцев взятых вместе.

- Зурабчик, посмотри, как я похудела,- жаловалась она.- Ничего от бедной девушки не осталось.

- Асталось, очень асталось,- с придыханием говорил Гвичия, смыкая руки на ее тонкой талии.

Они пошли танцевать, и в объятиях грузинского князя Марина Борисовна забыла своего неверного Марка. Понаблюдав за ними некоторое время, я почему-то вспомнила стихи Хлои: "...только эта радость для чужого глаза, только этот голос слишком преднамерен, я сама не знаю, где себе поверить". Мне было грустно, и, чувствуя себя больной и усталой, я пошла домой.