Владимир Константинов - Город

Не размыкая рук, они перешли ручей по каменному арочному мостику, поросшему мхом и лишайником, и по песчаной дороге направились к небольшой роще вечнозеленых деревьев. За ней Орлов увидел прекрасный дом, сложенный из белого известняка. В ажурных венецианских окнах его плавилось восходящее солнце. Южная сторона дома до самой его крыши была затянута вьющемся виноградом. Его тяжелые спелые гроздья, будто агаты, мерцали на солнце танственно и маняще. В небольшом водоеме перед домом, покрытом бело-розовыми кувшинками, плавали величественные птицы, внешне напоминающие лебедей, только мельче и ещё прекраснее. Где-то далеко одинокая скрипка пела волшебную мелодию Шуберта. Ничего подобного Григорию ещё не приходилось видеть.

- Чей это дом? - спросил он.

- При вашем согласии, он будет вашим, - ответил Иисус. И немного подумав, добавил: - Будет вашим вечным домом.

- И что мы будем здесь делать?

- Жить. Рядом с вами всегда будет вечно любимая вами женщина. Вы будете слушать красивую музыку, читать умные книги. И уже никто и никогда не встревожит ваш покой, не оскорбит вашу любовь. Ваш ум обогатится новыми знаниями, а душе откроются сокровенные таинства бытия. Сможете путешествовать в пространстве и времени. А по вечерам вы будете принимать тех, кого вам приятно видеть в своем доме, дорогих вам по духу и образу мыслей гостей. Вы будете пить с ними душистое виноградное вино, вести долгие беседы, веселиться, танцевать при канделябрах. Разве это не замечательно?

- Это замечательно. Подобную жизнь уже себе наладили обыватели в городе, - пошутил Григорий. - Только там условия похуже и дома поплоше, а остальное - один к одному.

- Перестаньте кощунствовать, брат! - строго сказал Бог.

- Извините, я не хотел вас обидеть, - смиренно склонил голову Григорий.

- Вы можете здесь заниматься своей любимой наукой.

- А кому это нужно? Мои знания слишком ничтожны, чтобы я смог придумать что-то новое, обогатить, так сказать, человечество. Любой наш академик для Космоса - ученик начальных классов, не больше, к тому же непроходимый тупица и двоечник.

- Это нужно прежде всего вам.

- Все это, конечно, замечательно, Господи. Но только я вряд ли смогу принять ваше предложение.

- Почему?! - удивился Иисус.

- Ну, посудите сами, как я могу оставить в беде рабочего Астахова, оказавшегося в тюремных застенках лишь потому, что пытался мне помочь? Это было бы непорядочно с моей стороны. Верно?

- Значит, у него такая судьба, - сухо ответил Иисус.

- Не знаю, не знаю. Но только я вряд ли буду чувствовать себя здесь комфортно, - Олов показал на дом, - когда есть этот ужасный город, где рабочие живут в резервации, а хорошие люди томятся в сумасшедшем доме. Вы меня простите, Господи, но только я так не могу и вынужден отказаться от вашего предложения.

- Вы слишком горды и самонадеяны, брат, - совсем опечалился Бог. Неужели вам не надоело терпеть надругательств и издевательств нечистой силы? Усмерите свою гордыню. Все давным-давно предопределено Космосом. Что можете вы - слабый и ничтожный?

- Возможно это и так. С вами трудно спорить. И все же я попытаяюсь. Извините! - упрямо проговорил Орлов.

- В вас сейчас возобладала жажда мести, злоба и ненависть. Эти чувства от сатаны, брат.

- А вы предлагаете, чтобы я равнодушно смотрел, как Пантокрин издевается над людьми? Так что ли?

- А вы уверены, что вправе его судить?

- Уверен.

- Это великое заблуждение, Григорий Александрович. Вы забыли одну из самых главных заповедей: "Не судите, да не судимы будете". Усмирите свою гордыню. Она может далеко вас завести.

- При данных обстоятельствах мне глубоко безразлично - буду я судим или нет. Пантокрин - мой враг. И я не остановлюсь ни перед чем, чтобы с ним покончить. Или я его. Или он меня. Другого не дано.

- Значит, вы хотите освободить людей от страданий. Так?

- Во всяком случае, я попытаюсь это сделать.

- А вы никогда не задавали себе вопрос: возможно, что страдания им посланы свыше?

- Как это? - озадачился Орлов.

- Что возможно сам Создатель послал им эти испытания?

- Но для чего?

- Ваши вопросы свидетельствуют, что вы никогда над этим не задумывались. А между тем, ваш великий поэт Лермонтов очень точно ответил на них в одном из своих стихотворений, сказав: "Хочу тоски, хочу печали, любви и счастию назло. Они мой ум избаловали и слишком сгладили чело". Страдания формируют душу человека. Человек никогда в жизни не страдавший никогда не поймет страдания другого.

- И что же вы предлагаете, Господи, - смирится?

- Смирение - не худшее качество человека, брат.

- Извините, но только я этого не понимаю и никогда не смогу понять. Слушать вместе с любимой красивую музыку, читать умные книги, пить с друзьями шипучее вино и печалиться о судьбе несчастной канарейки - это конечно замечательно...

- Какой канарейки? - не понял Иисус.

- Это я для образности. Вспомнил поэта Есенина. Был у нас такой поэт.

- Я знаю.

- Так вот. Это все замечательно. Но при этом знать, что в городе Пантокрин издевается над порядочными людьми, губит и калечит души - это, по меньшей мере, непорядочно. Он мой враг, а с врагом по законам военного времени поступают однозначно - его уничтожают. И я не успокоюсь, пока этого не добьюсь. Зло должно быть наказано уже там, на Земле. Иначе теряется всякий смысл жизни.

- Жаль, что я ошибся в вас, брат! Очень жаль! Я искренне хотел вам помочь.

- Я понимаю. Спасибо вам за заботу и за хлопоты.

- Не за что. Кстати, меня предупреждали, что вы можете не согласиться на мое предложение. Но я, после того, что с вами случилось, этому не поверил.

- Вот видите, оказывается, у меня и там есть единомышленники, улыбнулся Григорий.

- В таком случае, желаю вам всего хорошего, брат! Прощайте!

- До сидания, Господи!

Не успел Орлов ещё закончить последней фразы, как вновь оказался в камере, где совершенно невозможно было дышать от запаха сырости и квашенной капусты. Истерзанное побоями и пытками тело его вновь заныло от сильной боли. В голове закопошились сомнения: "А может быть я зря не принял предложение Бога?" Но тут же прогнал эту мысль. Нет-нет, он поступил совершенно правильно. Только вот он забыл задать ему вопрос: что с ними будет? Впрочем, Бог вряд ли на него ответил бы. Если бы он знал будущее, то не прибыл бы сюда со своим предложением.

В это время дверь камеры открылась.

- Шпион, на выход, - раздался зычный голос надзирателя.

10. Неожиданная встреча.

Это уже была другая камера, самая обыкновенная, похожая на все тюремные камеры Матушки-России - грязная, сырая и холодная. У стен стояли две железные, привинченные к полу кровати. На одной из них лежал мужчина лет под сорок. При появлении Григория он вскочил. И столько участия выразило его благостное лицо к скромной персоне Орлова, и столько сочувствия было в его взгляде, что Григорий сразу понял, - тот попал сюда совсем неслучайно, а с определенной, вполне конкретной целью. Работали здесь топорно, примитивно, рассчитывая, очевидно, на таких же, как сами.